Напоминание о нем

Меня вообще не волновало первое судебное заседание через две недели после твоей смерти. Адвокат говорил мне, что мы будем бороться – что мне надо только признать себя невиновной, и он докажет, что я в ту ночь была не в себе, мои действия не были предумышленными, и что я очень, очень, очень, очень, очень, очень сожалею.

Но мне было плевать на слова адвоката. Я хотела оказаться в тюрьме. Я не хотела возвращаться в мир, где мне снова придется видеть машины, дороги с гравием, слышать музыку по радио и думать обо всем том, что мне придется делать без тебя.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что была в состоянии глубокой и опасной депрессии, но не думаю, что тогда кто-то заметил это, ну или всем было наплевать. Все были в «команде Скотти», как будто мы с тобой вообще не были одной командой. Всем хотелось справедливости, и, к сожалению, справедливость и сострадание не могли поместиться в одном зале заседаний суда.

Но самое забавное, что и я была на их стороне. Я хотела справедливости для них. Я сострадала им. Твоей матери, твоему отцу, всем людям в твоей жизни, которые пришли в этот тесный зал.

Я признала свою вину, к возмущению адвоката. Должна была. Когда они начали говорить о том, что тебе пришлось вынести после того, как я убежала, я поняла, что скорее умру, чем вынесу все заседания, слушая эти подробности. Это было невыносимо, как будто я заново проживала какой-то фильм ужасов, а не собственную жизнь.

Скотти, прости меня.

Я просидела там, все время повторяя эту фразу на разные лады у себя в голове снова и снова. Прости меня, Скотти. Прости меня, Скотти. Прости меня, Скотти.

Для вынесения приговора назначили новое заседание, и где-то между этими двумя датами я вдруг заметила, что у меня какое-то время нет месячных. Я решила, что у меня сбился цикл, так что не стала никому об этом говорить. Если бы я раньше поняла, что во мне растет частичка тебя, я уверена, что я нашла бы в себе силы выйти на суд и бороться за себя. Бороться за нашу дочь.

Когда пришел день вынесения приговора, я изо всех сил старалась не слушать, как твоя мама читала заявление пострадавшего, но каждое ее слово до сих пор отпечатано у меня на костях.

Я все время думала о том, что ты сказал мне, пока нес меня на спине вверх по лестнице той ночью у нее дома – про то, как они хотели много детей, но ты стал их единственным чудо-сыном.

Это все, о чем я тогда могла думать. Я убила их чудо-сына, и теперь у них нет больше детей, и это моя, только моя вина.

Я должна была выступить с последним словом, но я была слишком слаба и слишком несчастна, так что, когда пришло время вставать и говорить, я не смогла. Физически, душевно, эмоционально. Я словно прилипла к стулу, хотя и пыталась встать. Адвокат схватил меня за руку, чтобы я не упала в обморок, и, кажется, он что-то зачитал вслух вместо меня, но я не знаю, я не уверена. Я до сих пор не помню точно, что происходило тогда в том зале заседаний, потому что тот день так походил на ту ночь. Кошмар, который я каким-то образом наблюдала на расстоянии.

У меня было туннельное зрение. Я знала, что вокруг меня люди, и знала, что судья произносит речь, но мой мозг был настолько истощен, что я не могла воспринять ни одного слова. Даже когда судья огласил приговор, я никак не реагировала, потому что не могла понять его. Только уже потом, когда мне поставили капельницу от обезвоживания, я обнаружила, что меня приговорили к семи годам тюремного заключения с возможностью досрочного освобождения.

Я помню, что подумала: «Семь лет. Это какая-то ерунда. Это же недостаточно долго».

Я старалась не думать, каково тебе было там, в той машине, когда я бросила тебя. Что ты должен был подумать обо мне? Подумал ли ты, что меня выбросило из машины? Искал ли ты меня? Или знал, что я бросила тебя там одного?

Я знала, что время, которое ты провел там один в ночи, терзало нас всех, потому что мы никогда не узнаем, через что тебе пришлось пройти. О чем ты думал. Кого звал к себе. Какими были твои последние минуты.

Я не могу представить себе ничего более тяжелого, чем то, с чем должны теперь жить твои родители до конца своей жизни.

Иногда я думаю, что, может быть, Диэм потому и появилась на свет. Может, Диэм – это твой способ сделать так, чтобы твоим родителям стало легче.

Но, если так рассуждать, это значит, что отсутствие Диэм в моей жизни значит, что ты хотел наказать меня. Это ничего. Я это заслужила.

Я собираюсь бороться с этим, но знаю, что заслужила это.