Разбитые сердца

— Хочешь знать, что я думаю?

— Что?

— Я думаю, тебе надо вставлять затычки в уши во время игры и делать вид, будто собравшиеся люди подбадривают тебя.

Я смеюсь.

— Я думала, ты озвучишь глубокую мысль.

— Я думал, эта мысль и была глубокой, — отвечает Самсон с улыбкой. Когда он улыбается, я замечаю, что на его челюсти начинает проявляться синяк. Но улыбка Самсона меркнет, и он слегка склоняет голову. — Почему ты плакала на балконе той ночью, когда приехала сюда?

Я напрягаюсь от его вопроса. Очень резкий переход от разговоров о волейболе. Я не знаю, как отвечать. Особенно в такой ярко освещенной комнате. Возможно, я бы смогла немного расслабиться, если бы не чувствовала себя здесь как в комнате для допросов.

— Можешь немного приглушить свет? — прошу я.

Похоже, его озадачивает моя просьба.

— Здесь слишком светло. Мне не комфортно.

Самсон подходит к переключателю и выключает все клавиши, кроме одной. Остается только подсветка у кухонных шкафов, в помещении становится ощутимо темнее, и я тотчас расслабляюсь. Понимаю, почему он не зажигает в доме свет. От яркого света и обилия белых поверхностей ощущаешь себя как в психиатрической лечебнице.

Он встает на прежнее место возле стола.

— Так лучше?

Я киваю.

— Почему ты плакала?

Я резко выдыхаю и резко выпаливаю ответ, пока не передумала и не решила ему солгать:

— Моя мать умерла за день до моего переезда.

Самсон никак не реагирует на мое признание. Мне начинает казаться, что, возможно, отсутствие реакции и есть его реакция.

— Это тоже тайна, — добавляю я. — Даже отцу об этом еще не рассказывала.

У него мрачное выражение лица.