Все закончится на нас

Атлас обернулся на меня через плечо, и по его лицу скользнула тень улыбки. Я налила себе сок и отошла в другой конец кухни, где расположился уголок для завтрака. На столе лежала газета, и я потянула ее к себе. Когда я увидела статью о номинантах на премию «Лучший бизнес Бостона», у меня сразу задрожали руки, и я уронила газету обратно на стол. Закрыв глаза, я медленно отпила сок.

Через несколько минут Атлас поставил передо мной тарелку и сел напротив за столом. Подвинув к себе свою тарелку, он вонзил вилку в тонкий блинчик.

Я посмотрела в свою тарелку. Три тонких блинчика, политых сиропом и украшенные капелькой взбитых сливок. По краю тарелки были разложены ломтики апельсина и клубники.

Это было слишком красиво, чтобы есть, но я так проголодалась, что не думала об этом. Я откусила кусочек и закрыла глаза, стараясь не демонстрировать, что это лучший завтрак в моей жизни.

Наконец я позволила себе признать, что его ресторан заслужил полученную награду. Сколько бы я ни старалась отговорить Алису и Райла от походов туда, это был лучший ресторан из тех, в которых мне приходилось бывать.

– Где ты научился готовить? – спросила я Атласа.

Он отпил глоток кофе.

– В морской пехоте, – ответил он, ставя кружку обратно. – Я обучался немного во время первого контракта, а потом я продлил контракт и стал настоящим шефом. – Он постучал вилкой по краю тарелки. – Тебе нравится?

Я кивнула:

– Восхитительно. Но ты ошибаешься. Ты умел готовить еще до службы в армии.

Он улыбнулся:

– Ты помнишь печенье?

Я снова кивнула:

– Лучшее печенье в моей жизни.

Он откинулся на спинку стула:

– Основам я научился сам. Когда я рос, мать работала во вторую смену, поэтому если я хотел получить ужин, то должен был сам его себе приготовить. Либо так, либо ходи голодный. Поэтому я купил поваренную книгу на дворовой распродаже и за год приготовил все рецепты из нее. А мне было только тринадцать.

Я улыбнулась, потрясенная тем, что могу это сделать.

– Когда в следующий раз тебя спросят, как ты научился готовить, тебе следовало бы рассказать эту историю, а не другую.

Атлас покачал головой:

– Ты единственная, кому что-то известно о моей жизни до девятнадцатилетнего возраста. Мне бы хотелось, чтобы так это и оставалось.