Прости меня за это. Я уверена, что ты по мне не скучала, как скучала по тебе я, но иногда самые важные вещи в твоей жизни причиняют тебе наибольшую боль. И чтобы справиться с этой болью, необходимо оборвать все нити, которые привязывают тебя к этой боли. Ты была продолжением моей боли, поэтому я тебя и отрезала. Я просто пыталась спасти себя от мучений.
Уверена, что твое шоу, как всегда, великолепно. Я слышала, что ты по-прежнему танцуешь в начале некоторых эпизодов, но я доросла до того, чтобы это оценить. Думаю, это самый явный признак того, что человек стал зрелым: он научился ценить вещи, значимые для других, даже если они не слишком много значат для него самого.
Мне следовало бы, вероятно, рассказать тебе немного о своей жизни. Мой отец умер. Мне уже двадцать четыре. Я окончила колледж, немного поработала в маркетинге, а теперь у меня собственный бизнес. Это цветочный магазин. Цель жизни достигнута!
У меня есть муж, и это не Атлас.
И… я живу в Бостоне.
Знаю. Ты шокирована.
Когда я писала тебе в последний раз, мне было шестнадцать. Мне было очень плохо, и я очень беспокоилась за Атласа. Я больше за него не волнуюсь, но мне самой очень плохо. Куда хуже, чем тогда, когда я писала тебе в последний раз.
Прости, получается, что мне не хочется писать тебе, когда у меня все хорошо. Получается, ты узнаешь только о моих неприятностях, но ведь для этого и нужны друзья, правда?
Я даже не знаю, с чего начать. Я понимаю, что ты не имеешь никакого представления о моей нынешней жизни с моим мужем, Райлом. У нас есть такое понятие, как «голая правда». Один из нас может попросить открыть голую правду, когда необходимо быть честным до жестокости и сказать то, что мы думаем на самом деле.
Итак… голая правда.
Приготовься.
Я люблю мужчину, который причиняет мне физическую боль. Понятия не имею, как я позволила себе оказаться в такой ситуации.
Пока я росла, я много раз размышляла, что творится в голове у моей матери, которую избивал мой отец. Как она могла любить мужчину, который распускал руки. Мужчину, который постоянно бил ее и постоянно обещал, что больше такое не повторится. И снова бил ее.
Я ненавижу себя за то, что теперь сочувствую ей.
Я просидела на диване в доме Атласа больше четырех часов, борясь со своими чувствами. Я не могу с ними справиться. Не могу понять их. Я не знаю, что с ними делать. И, верная своему прошлому, я поняла, что, возможно, мне нужно просто записать их. Приношу тебе мои извинения, Эллен. Но готовься к словесной рвоте.
Если бы мне пришлось с чем-то сравнивать эти чувства… Я бы сравнила их со смертью. Не со смертью просто другого человека, а со смертью того, единственного. Человека, который ближе тебе, чем кто-либо еще в целом мире. Тот самый, из-за воображаемой смерти которого твои глаза наполняются слезами.
Вот что я чувствую. У меня такое чувство, будто Райл умер.
Это астрономическое количество горя. Огромное количество боли. Это чувство, что я потеряла лучшего друга, любовника, мужа, смысл жизни. Но разница между этим чувством и смертью состоит в том, что есть и другое чувство, которое не обязательно появляется после реальной смерти человека.
Это ненависть.
Я так зла на него, Эллен. Словами не передать ту ненависть, которую я испытываю к нему. И каким-то образом сквозь всю эту ненависть пробиваются волны рассуждений. Я начинаю думать что-то вроде: «Но мне не следовало оставлять у себя магнит. Мне с самого начала надо было бы рассказать ему о татуировке. Мне не следовало хранить дневники».