Он обхватил меня за талию, заставив счастливо выдохнуть. Небо над океаном наливалось огнем и медью, а по воде бежала золотистая солнечная дорожка. Казалось, янтарное солнце тает в бескрайнем океане, и я, словно завороженная наблюдала за тем, как оно погружается за горизонт. Пропали птицы, исчезли голоса, и слышно было только мерное дыхание океана. Теплый воздух был наполнен благоуханием тропических цветов из сада, солью и свободой.
— Спасибо, что ты со мной, — неожиданно сказала я, прижимаясь к Игнату. — Ты у меня такой хороший.
— Я? Нет, Яся, во мне мало чего-то хорошего, — усмехнулся он, хотя я знала, что мои слова приятны ему. Елецкий хоть и казался сильным и независимым, на самом деле, душа у него была хрупкая.
— Ты просто сам себя не знаешь. Плохим быть легче. А полюбить себя всегда сложно, — с любовью коснулась его волос я.
— Почему ты думаешь, что я не люблю себя? — нахмурился Игнат.
— Потому что ты не считаешь себя хорошим человеком. А иногда мне кажется, что ты чувствуешь себя виноватым за что-то, а от того плохим.
— Ты права. Я действительно виноват. Потому что я живу, а моя сестра — нет. Мама так однажды сказала, когда напилась. Один раз сказала, но мне хватило, — признался Игнат, и я почувствовала раздражение на его мать. Что еще она ему говорила? Какие еще мысли закладывала?
— Глупости. В том, что Катя заболела, твоей вины нет. А винить за то, что ты живой, может только больной человек. Твоя мама действительно больна. Извини, — спохватилась я.
— Знаю, — коротко ответил Игнат. На него что-то накатило, и он замолчал, сложив руки на согнутых коленях. Солнце окончательно ушло за горизонт, но небо все еще озарялось медово-алым светом. Я знала, что скоро стемнеет, и станет видно звезды.
— Ты напоминаешь мне кактус, — ласково сказала я Игнату. — Такой же колючий, но выносливый. Прямо как кактус в твоей комнате.
— Это Катин, — чуть помедлив, ответил он. — Не смог его выбросить, когда она ушла, и забрал себе. С тех пор и стоит. Я поливаю его время от времени, а он живет сам по себе.
Простые слова, но сколько же в них было боли. Мне стало грустно. Бедный мой мальчик.
— Ты действительно идеальный старший брат, — вздохнула я. — Кате повезло, что у нее был ты.
— Да ладно, это только так кажется. Мы и ругались часто. Иногда я отбирал у нее что-нибудь на правах более сильного, а она закладывала меня родителям.
— Все, как и полагается брату и сестре. Я с детства мечтала о таком старшем брате. Чтобы он любил меня и защищал, — призналась я зачем-то.
— От кого? — мягко спросил Игнат. — От твоего отца?
Я ничего не ответила — в горле появился ком, а он продолжил:
— Ты ничего не говоришь о нем, но я слышал, что он был козлом.
Я кивнула. И все-таки сказала:
— Еще каким козлом. Я боялась его до ужаса. Но по-настоящему ужасным было то, что я считала — это нормально. Так и должно быть.