«Я».
«Если решил, зачем спрашиваешь у меня, как я отнесусь?» — спросил Игнат, сердясь. Друга терять не хотелось. Хотя это по его, Игната, вине, им пришлось вернуться из Лондона в родной город.
«Очевидно, потому что ты мне дорог», — напечатал Серж.
«Я сейчас стою в пробке, еду домой. Кое-что случилось. Освобожусь, наберу и поговорим, ок?», — пообещал он. Им точно нужно поговорить один на один. Нужно понять, что произошло с Сержем. Придурок, что он там себе придумал? Почему хочет сбежать?
До дома Игнат добрался часа через полтора, если не больше, и выйдя на улицу, понял, как холодно вдруг стало — мороз пробирал до самых костей. Отца он нашел в баре — тот сидел в полутьме за высокой стойкой, обхватив виски ладонями, словно у него болела голова. Рядом стояла початая бутылка и стакан.
Увидев сына, он поднял взгляд и широко улыбнулся. Только в этой улыбке не было ни тени веселья — лишь боль. Игнату стало не по себе — он привык, что отец — сильный и жесткий. А не сломанный.
— Садись. Налью, выпей со мной, — сказал отец впервые на памяти Игната. Тот молча сел рядом, только пить не стал, лишь пригубил.
— Что случилось, отец? — спросил он.
— Я узнал то, чего не должен был знать.
Что ж, отец действительно узнал об эскорте. Жаль.
— Ты можешь ее простить? — спросил Игнат, незаметно отодвигая от отца бутылку подальше. — Ты ведь любишь ее,
свою Лену.
Улыбка отца превратилась в оскал, в глазах появилось отчаяние, от которого стало жутко. Неужели любовь может сделать сильного человека таким слабым? От этой мысли Игнату стало не по себе.
— Предательство не прощают. Запомни, сынок, предатели никогда не предают лишь однажды. Предал один раз, предаст и второй. Можно простить глупость, наглость, жадность. Но не предательство. Никогда и никому не прощай этого. Это аксиома. Понял меня?
— Понял.
— Ты прав, сынок, люблю я ее. Только теперь она для меня как будто умерла. Для меня ее больше нет.
Игнат вздрогнул от этого слова — оно прозвучало остро, будто в воздухе мелькнуло отравленное лезвие ножа. Ни он, ни его отец не знали, какими пророческими будут эти слова.
Отец скупо рассказал обо всем, глядя куда-то в стену, и чем больше Игнат слушал, тем хуже ему становилось. Только вместо ненависти к мачехе он чувствовал другое — жалость к отцу. Ему даже вдруг захотелось сделать того, что он не делал с самого детства — обнять его. Но Игнат не мог позволить себе этого, поэтому они просто сидели в тишине — отец и сын, такие разные и при этом такие похожие.
— Константин Михайлович, можно вас? — раздался голос главы службы безопасности. Он бесшумно оказался в баре и стоял на входе.
— Иди с богом, Антош, — махнул рукой отец. — Все дела завтра. Все завтра.