Если вглядеться практически в любой более или менее устойчиво живущий фрагмент большого города, то увидишь столько организаций, в основном мелких, что закружится голова. Миссис Гоулди Хоффман из филадельфийского управления по плановой перестройке решила в порядке эксперимента выявить все организации и объединения на одном милом маленьком городском участке, который подлежал реконструкции и где проживало около десяти тысяч человек. К своему и общему изумлению, она насчитала их девятнадцать. Мелкие и специализированные организации вырастают в наших больших городах, как листья на деревьях, и по-своему служат ярчайшим свидетельством человеческого упорства и жизнестойкости.
Но для того чтобы формирование эффективного района вступило в решающую стадию, требуется куда большее. Должна созреть совокупность взаимопереплетающихся и притом многообразных связей — рабочих связей между людьми, чаще всего лидерами, которые, расширяя сферу своей местной общественной жизни за пределы ближних улиц и специализированных организаций или объединений, завязывают отношения с теми, кто укоренён совсем в иной среде. Такие «перескакивающие» взаимоотношения в крупных городах в большей степени зависят от случая, чем подобные им, но почти вынужденные «перескакивающие» связи между членами различных маленьких групп внутри самодостаточных зон или небольших населённых пунктов. Возможно, из-за того, что мы, как правило, лучше умеем объединяться по интересам в масштабах целого города, чем формировать районы, «перескакивающие» связи в рамках района иногда случайно возникают между его жителями, которые сначала знакомятся в том или ином специализированном городском сообществе и лишь затем переносят свои взаимоотношения на районный уровень. Именно так зародились, к примеру, многие районные сети Нью-Йорка.
Для того чтобы сплотить район в нечто по-настоящему весомое, хватает на удивление малого числа, сравнительно со всем его населением, таких «перескакивающих» активистов. Примерно сотня человек достаточна для стотысячного района. Но людям нужно время на то, чтобы найти друг друга, наладить выгодное сотрудничество, — как и на то, чтобы укорениться в тех или иных малых сообществах, объединяемых общностью места или особого интереса.
Когда мы с сестрой только переехали в Нью-Йорк из не столь крупного города, мы развлекались игрой в «сообщения». Мне кажется, с её помощью мы неосознанно старались освоиться в огромном, сбивающем с толку мире, в который вышли из своего кокона. Суть игры состояла в том, чтобы вообразить двоих резко отличных друг от друга людей — например, охотника за головами на Соломоновых островах и сапожника в Рок-Айленде, штат Иллинойс — и представить себе, что один должен передать другому устное сообщение. После этого каждая из нас молча изобретала правдоподобную — или по крайней мере мыслимую — цепочку людей, через которых сообщение могло быть передано. Выигрывала та, кому удавалось придумать более короткую цепочку. Охотник за головами мог бы поговорить с вождём своей деревни, тот — с торговцем, приехавшим за копрой, тот — с офицером с проплывавшего мимо австралийского патрульного судна, тот — с матросом, у которого в Мельбурне подошла очередь получить увольнительную на берег и т. д. А на другом конце цепочки сапожник услышал бы сообщение от своего священника, тот — от мэра, тот — от сенатора штата, тот — от губернатора и т. д. Вскоре почти для любых персонажей, каких мы могли выдумать, у нас имелся рутинный набор ближних звеньев, а вот с серединой цепочки иной раз было не так легко, пока мы не начали использовать миссис Рузвельт. С её помощью вдруг оказалось возможным перескакивать через большие, многозвенные промежуточные этапы. У неё были необычные, невероятные знакомства. Мир очень сильно сузился. Он сузился настолько, что мы лишились нашей игры, которая стала слишком короткой и скучной.
Району крупного города нужно некоторое количество своих миссис Рузвельт — людей, располагающих необычными знакомствами и потому отменяющих необходимость в длинных коммуникационных цепочках (которая в реальной жизни не возникла бы вовсе).
Нередко такие системы районных «перескакивающих» связей начинаются с директоров социальных учреждений, но они могут лишь служить их началом и по возможности способствовать их расширению; они не в силах нести основной груз. Для этих связей необходим рост доверия и сотрудничества, который обычно, по крайней мере поначалу, идёт робко и зависит от случая; необходимы также люди, обладающие достаточной уверенностью в себе или принимающие близко к сердцу местные общественные проблемы. В Восточном Гарлеме, где после периода ужасных катаклизмов и текучести населения потихоньку, вопреки многим трудностям, начал восстанавливаться эффективный район, в 1960 году в собрании, имевшем целью оказать давление на мэра и четырнадцать его помощников и сообщить им о нуждах района, участвовали 52 организации. В их числе — родительско-педагогические ассоциации, церкви, социальные учреждения, гражданские клубы, ассоциации жильцов, бизнес-ассоциации, политические клубы; к ним примкнули конгрессмен, член законодательного собрания штата и член городского совета. Различные задачи, связанные с организацией собрания и определением его тактики, взяли на себя 58 человек, люди всевозможных профессий и дарований, чрезвычайно несхожие между собой этнически: негры, итальянцы, пуэрториканцы и те, чьё происхождение трудно установить. За этим стоит множество «перескакивающих» связей внутри района. За этим стоят годы труда и недюжинный талант нескольких активистов и процесс ещё только начинает показывать свою эффективность.
Когда в городском районе уже возникла доброкачественная, прочная сеть таких «перескакивающих» связей, она может увеличиваться довольно быстро, создавая и пересоздавая всевозможные новые элементы узора. Одним из признаков этого этапа порой является появление организаций нового типа, охватывающих практически весь район, но непостоянных, формирующихся ради конкретной задачи[22]. Так или иначе, чтобы сеть заработала, нужны три условия: стартовый импульс; территория, с которой достаточное число людей могут идентифицировать себя как пользователи; и Время.
Люди, формирующие «перескакивающие» связи, как и люди, формирующие более мелкие связи на улицах и в специализированных организациях, — отнюдь не те статистические единицы, что замещают людей в градостроительных проектах. Эти единицы являются фикцией по многим причинам, одна из которых — их абсолютная взаимозаменяемость. Реальные люди неповторимы, они вкладывают годы жизни в создание значимых отношений с другими неповторимыми людьми, и они ни в коей мере не взаимозаменяемы. Если эти отношения оказываются обрезаны, человек гибнет как эффективное социальное существо. Иногда он может затем возродиться, иногда нет[23].
Если в городской округе, уличной или районной, разом рвётся слишком много исподволь создававшихся общественных связей, могут произойти любые катаклизмы, возникнуть любые виды хаоса, нестабильности и беспомощности, и порой даже кажется, что время никогда не залечит нанесённых травм.
Гаррисон Солсбери в серии статей в New York Times, озаглавленной «Поколение, подвергшееся встряске», выразительно развивает эту важнейшую мысль о человеческих отношениях в большом городе и их уничтожении:
«Даже в гетто [цитирует он слова пастора] спустя некоторое время возникает своя социальная структура, и она увеличивает стабильность, выдвигает лидеров, создаёт средства, помогающие решать общественные проблемы».
Но когда [продолжает Солсбери] на той или иной территории начинается расчистка трущоб, уничтожаются не только ветхие дома. Людей срывают с насиженных мест. Гибнут церкви. Рушится уличный бизнес. Местный адвокат вынужден искать себе другую контору в деловой части города. Плотный клубок местных дружб и человеческих взаимоотношений перестаёт существовать.
Старожилов выталкивают из их пришедших в негодность квартир или скромных домишек и заставляют искать себе новое жильё в незнакомых местах. В городскую округу вливаются сотни и тысячи новых лиц…
Проекты городской реконструкции, большей частью нацеленные на сохранение зданий и мимоходом некоторой части жителей ценой выдавливания всех остальных, приносят сходные результаты, как и излишне концентрированное частное строительство, использующее высокий спрос на ценности, созданные стабильной городской округой. Из нью-йоркского Йорквилла такими способами между 1951 и 1960 годами было вытеснено около 15 000 семей; почти все они уехали не по своей воле. В Гринвич-Виллидже происходит то же самое. Это поистине чудо, что в наших больших городах все-таки есть функционирующие районы. Во-первых, сейчас имеется сравнительно мало городских территорий, по счастливому стечению обстоятельств хорошо пригодных физически для формирования районов с интенсивным перекрёстным использованием и своим лицом. Во-вторых, только зарождающиеся или чуть более слабые, чем нужно, районы постоянно подвергаются ампутациям, рассечениям и общей перетряске со стороны ложно ориентированных градостроителей. А районы, достаточно эффективные, чтобы защититься от планового разрушения, в конце концов затаптываются участниками стихийной золотой лихорадки, которые желают поживиться местными социальными сокровищами.
Хорошая городская округа, разумеется, способна принимать в себя новоприбывших — как тех, кто переезжает по осознанному выбору, так и иммигрантов, подчиняющихся необходимости. Она может кроме того, приютить известное количество временных жителей. Но эти добавки и перемещения должны быть постепенными. Если местное самоуправление действует, то под любым потоком текучего населения есть твёрдое и непрерывное дно, состоящее из людей, которые образуют местную сеть. Эти сети — незаменимый социальный капитал крупного города. Если капитал по той или иной причине потерян, доход с него исчезает и не вернётся до тех пор, пока не накопится новый капитал что происходит медленно и зависит от случайностей.
Некоторые исследователи крупных городов, заметив, что сильная городская округа нередко носит этнический характер (чаще всего говорят об итальянских, польских, еврейских и ирландских общинах), делают вывод, будто ей, чтобы действовать как социальная единица, необходима однородная этническая база. По сути это означает, что самоуправление в больших американских городах возможно только у национальных меньшинств. По-моему, это нелепое утверждение.
Во-первых, эти «этнически однородные» общины на поверку не так уж однородны. Снова вспоминая чикагский Бэк-оф-де-Ярдз, скажу, что костяк его населения составляют выходцы из Центральной Европы, но из разных мест в Центральной Европе. Национальных церквей там, без преувеличения, насчитываются десятки. Очень серьёзной проблемой района были традиционные распри и соперничество между этническими группами. В Гринвич-Виллидже три главные группы населения произошли от итальянцев-иммигрантов, ирландцев-иммигрантов и «аристократов», к числу которых принадлежал Генри Джеймс. Этническая однородность, возможно, сыграла роль в формировании этих групп, но она никак не помогала сплочению района воедино посредством перекрёстных связей. Эту работу много лет назад начала Мэри К. Симхович — замечательный директор местного социального учреждения. Ныне многие улицы в этих старых этнических «владениях» дали приют фантастическому числу национальностей почти со всего света. Здесь же поселилось немало образованных специалистов из среднего класса с семьями, и они очень хорошо освоились в здешней уличной и районной жизни, вопреки градостроительному мифу, будто таким людям необходимы защищённые острова псевдопригородной «совместности». Некоторые улицы Нижнего Истсайда, лучше всего функционировавшие как улицы (пока там все не снесли), назывались «еврейскими», но на самом деле в жизнь тамошних уличных округ были активно включены люди более чем сорока национальностей. Одна из самых эффективных округ Нью-Йорка с потрясающей внутренней коммуникацией — это средняя часть Истсайда, населённая в основном хорошо зарабатывающими людьми, о национальном составе которой можно сказать лишь одно: там живут американцы.
Во-вторых, там, где возникают и стабильно существуют этнически однородные зоны, им, помимо моноэтничности, присуще ещё одно качество. Многие люди там подолгу живут на одном месте. Я считаю этот фактор более важным, чем чисто этнический. Проходит, как правило, немало лет, прежде чем его действие начинает сказываться и горожане получают стабильную, эффективную округу.
Налицо кажущийся парадокс: чтобы в округе было достаточно людей долго живущих на одном месте, городу должны быть свойственны те самые текучесть и мобильность использования, о которых говорил упомянутый мной в начале этой главы Реджинальд Айзекс, задаваясь вопросом, играет ли округа в крупном городе какую-либо значимую роль.
За те или иные промежутки времени у людей могут измениться работа или её местоположение, круг знакомств или интересов состав семьи, уровень дохода и даже вкусы. Короче говоря, они живут, а не просто влачат существование. Если они живут в диверсифицированном, а не однообразном районе — в таком, где успешно сосуществуют и взаимно приспосабливаются многие физически разнородные и меняющиеся элементы, — и если место им нравится, то они могут на нем оставаться, несмотря на географические и сущностные перемены в прочих своих устремлениях и интересах. В отличие от людей, которые по мере изменения своих доходов и характера досуга должны, чтобы не выглядеть очень странными, перебираться из нижне-среднего пригорода в средне-средний, а оттуда в верхне-средний, или от жителей маленького городка, которым, чтобы найти новые возможности, приходится переезжать в другой городок или большой город, обитателям большого города не обязательно сниматься с места по таким причинам.