Она задохнулась. Сначала боли не было. Григорий пальцами раздвинул створки лона и вошёл головкой. Замер. Замерла и Даша, чувствуя во рту привкус крови.
Внизу живота расползалось жжение. Всё-таки Дашу никто не подготовил, никто не возбудил.
Лишь наказывал…
Вот так. Осмысленно. Целенаправленно.
Из глаз повторно брызнули слезы. От обиды, смешанной с физической болью, от отчаяния и искреннего непонимания: за что?..
– Боже…
Даша выгнулась, заметалась, попыталась выползти из-под Григория, убрать тяжесть, что, казалось, раздирает её.
– Снегурка…
Давление и вспышка боли.
Даша закричала, но жесткие губы тотчас накрыли её, вбирая в себя её стон. Вмиг ставшие чужими мужские руки сжали её плечи, не давая возможности вырваться, выскользнуть. Плоть проникла дальше. Умом Даша понимала, что её не раздирают, что и должно быть больно.
А сердцем…
Нет.
Не могла.
Жестокость мужчины, которому она поверила, не знала границ. Она искала тепла, лучшей жизни. Любви. Тянулась к нему, а натолкнулась на тотальный контроль, диктатуру и насилие.
Девушка уже не замечала, что Гриша целовал её с рвущейся наружу нежностью. Что руки гладили, успокаивали, что движения бедер не были резки.
Даша задыхалась. Она вцепилась ему в плечи, оставляя кровавые царапины. То вскидывая руки, то заламывая их.
– Пожалуйста… Пожалуйста… Хватит…
Она молила ему в губы.
Он собирал своими губами её слезы.
И двигался, приближая свой апофеоз и её агонию.