Шешель и шельма

22
18
20
22
24
26
28
30

Поступать правильно зачастую не очень-то приятно

Обратный перелет из Регидона в Ольбад Чарген решила считать компенсацией дороги туда и искренне наслаждалась процессом. По-прежнему не хватало только смены одежды, но это неудобство показалось ничтожным, особенно после того, как она аккуратно перестирала нижнее белье и более-менее отчистила платье.

Со своим особым отношением к Шешелю она смирилась. И хоть порой позволяла себе помечтать о несбыточном, тем более в мелочах явственно сквозила его ответная симпатия, но очень осторожно. Чара прекрасно сознавала, что счастливой супружеской пары из них двоих не выйдет: открывать собственное прошлое господину Сыщику более чем опрометчиво, а вечно водить его за нос в шкуре Цветаны она не сумеет. Да и не захочет, если совсем честно.

Поэтому Чарген приняла твердое решение: насладиться процессом сейчас, избавиться от браслета в Беряне и вычеркнуть следователя из собственной жизни. Совсем. Продать квартиру, начать с чистого листа. Да, больно и трудно, но она просто не сможет дальше убедительно изображать «мышку», каждый раз видя его и вспоминая все эти приключения. И поцелуи. И ласкающие прикосновения его рук…

Жить с таким принятым решением стало грустно, но гораздо легче, чем до него. Видимо, потому, что Чара понимала его единственную правильность.

Хотя помнить о нем и следовать ему с каждым днем становилось все сложнее, потому что в спокойной, расслабленной обстановке она все лучше узнавала этого человека и все больше сердилась на судьбу за ее жестокую иронию. Потому что из всех мужчин, которых Чарген встречала, — и речь совсем не о любовниках и «жертвах», а о мужчинах в общем, — именно господин Сыщик подходил ей лучше всего. Почти идеально.

С ним было хорошо в постели. С ним нравилось просто молчать, читая рядом книги. С ним было интересно разговаривать о каких-то серьезных посторонних вещах. С ним было весело дурачиться, обмениваться насмешливыми замечаниями и подтрунивать друг над другом. На сторонний взгляд, порой грубо, но, главное, процесс доставлял удовольствие обоим.

С некоторым удивлением Шешель выяснил, что его спутница умеет и любит играть в клетки — стратегическую игру на доске с фигурами. С еще большим изумлением обнаружил, что играет она в них неплохо и выигрывает три из десяти. И это его удивление с нотками уважения Чаре тоже очень нравилось и чрезвычайно льстило…

Конечным пунктом следования дирижабля была не Беряна, но остановку в столице он делал, поэтому удалось обойтись без пересадок.

В Ольбад блудные дети вернулись глубокой ночью, что встретила россыпью звезд на ясном небе и обилием знакомых запахов, от которых с непривычки кружилась голова. Несмотря на позднее время, возле здания порта дежурили автомобили такси, поэтому с транспортом проблем не возникло.

— Куда мы едем? — тихо, стараясь спрятать напряжение в голосе, спросила Чарген.

Тревога затеплилась в ней еще тогда, когда дирижабль причаливал, и с каждой минутой только крепла. Наверное, дело было в предстоящем расставании: короткая сказка кончилась, пора возвращаться в действительность и выкидывать из головы и сердца возмутительно прочно обосновавшегося там мужчину.

— Ко мне, — спокойно отозвался следователь. — В управлении все равно сейчас никого нет, и тащиться туда не хочется. А тот специалист, который ответственен за артефакт теперь, живет гораздо ближе ко мне, чем к зданию СК. Или тебя отвезти домой?

— Нет, — рассеянно отмахнулась она. — Не хочу оставаться там сейчас, да еще одна…

Возвращаться в дом к Ралевичу не собиралась: сейчас явно неподходящий момент вскрывать его сейф, если в нем вообще что-то осталось после наверняка прошедших обысков. В той каморке, где ютилась под именем Цветаны Лилич, тем более делать нечего. Ну а другой, более настоящий дом… Как это ни смешно, а везет он ее именно туда.

Те добрососедские отношения, которые прежде связывали Чару с господином Сыщиком, не предполагали приглашения в гости, поэтому в квартире следователя мошенница никогда раньше не бывала и сейчас, когда пришла вслед за ним туда, оглядывалась с искренним любопытством. И смешанным чувством досады и сочувствия.

Здесь было… пусто. Квартира очень походила на ее собственную — три комнаты, просторная кухня-столовая, но две оказались закрыты, в них хозяин ее даже не повел. Отшутился: «Туда лучше не заходить, я там не бываю, мало ли что завелось за годы».

Кухня тоже, похоже, не пользовалась большой популярностью. Обставленной со вкусом и любовью, ей явно не хватало мелочей, какие расползаются по всем поверхностям даже у самой аккуратной и чистоплотной хозяйки. Салфетки, скатерти, симпатичные безделушки, красивые баночки для пряностей, прихватки и полотенца, крючки для тех вещиц, которые редко бывают нужны, но занимают на полках слишком много места, — всего этого не было. То есть крючки были, но пустовали.

Одна сковородка, одна небольшая кастрюлька, слегка закопченный чайник, единственная сохнущая на столе кверху донцем кружка. Человек, который здесь жил, здесь… не жил. Он изредка заходил, что-то разогревал, пил чай и аккуратно убирал за собой. И никогда не приводил гостей.

Чуть менее удручающее впечатление производила спальня, она же единственная по-настоящему обжитая комната. Помимо широкой низкой кровати, здесь стояли платяной шкаф, книжный и секретер, несколько полок занимали книги, на полках сверху возвышались аккуратные стопки журналов и газет. Привлекали внимание тикавшие на стене старые часы в резном корпусе, покрытом темно-вишневым лаком. На прикроватной тумбочке у телефона лежал какой-то пухлый желтый журнал, в который Чара сунула нос, пока Шешель доставал из шкафа свежее полотенце. Правда, тут же поспешно вынула обратно: название «Вестник судебно-медицинской экспертизы» не обещало ничего приятного.