И поговорить бы о чем-нибудь, потому что разговор отвлекал от лишних мыслей, но, как назло, ничего путного в голову не шло…
— Дим, — вдруг решила спасти его Анна. — А ты ведь инженер, чародей, хоть и бывший, и вообще моряк… Где ты так лихо стрелять наловчился, с двух рук? Неужели моряков так учат? Или ты за то время, что охотником разъезжаешь, этак вот навострился? Ты извини, если вдруг тема неприятная…
— Ты уж меня совсем в немощь какую-то записала, — усмехнулся он в ответ. — Прекращай поминутно извиняться. А стрелять… Нет, это я сам, еще в училище. Из-за фамилии.
— То есть?
— Косоруков же. Я поначалу жутко злился, когда над этим смеялись. Сейчас-то уже наплевать, и понимаю, что дразнили больше потому, что очень легко на всякие глупости велся. Но тут, как говорится, нет худа без добра, и я многим дельным вещам со зла или на спор научился. Стрелять вот. Драться тоже еще тогда научился. Починить что-нибудь. Жонглировать могу, хотя пользы от этого умения, конечно, никакой.
— Жонглировать? — с искренним восхищением переспросила она. — Покажешь? К нам как-то балаган приезжал, и вот там один лихо умел… У нас вся детвора тогда пыталась выучиться, но только у меня так и не вышло.
— До балаганного артиста мне далеко, — самокритично признал Дмитрий. — Но покажу, чего бы и нет…
Жонглирование вообще оказалось неожиданно полезной штукой. С обсуждения его и циркачей они легко перешли на детские воспоминания, и тема эта оказалась очень благодатной: у обоих детство оказалось счастливым, и вспоминать было приятно. Дмитрий рассказывал, как они с другими мальчишками проказничали в большом городе, плавали в холодном заливе, искали старинные клады, выслеживали брекских шпионов. Ни одного, правда, не поймали, но зато было весело. Анна со смехом призналась, что у них игры были похожие, разве что вместо темных дворов, чердаков и подвалов, в которые еще надо было как-то просочиться, к их услугам были все окрестные горы, а вместо брексов воевали, конечно, с чиньцами. Или с желтокожими дикарями, по настроению, причем с последними — почти на самом деле, дети из соседних чжурских поселений нередко приходили играть вместе. Но на команды, чтобы никому не было обидно, разбивались по жребию.
Дмитрий, конечно, немного терялся от таких откровений, все же собеседница — девушка, но объяснение быстро нашлось. Оказалось, что мать Анны умерла родами, повторно отец не женился и явно куда больше был занят службой и городом, чем воспитанием дочери. К обучению ее подошел ответственно, но вот времени на то, чтобы следить за досугом и поведением, уже не оставалось. Всерьез обидеть ее тут никто не мог, а остальное господина Набеля не волновало.
Через некоторое время нести девушку на руках Косоруков устал и, с ее согласия, перехватил иначе, животом себе на плечи, поддерживая с одной стороны под колено, с другой — за локоть. Почти по инструкции, как раненых положено переносить. Анна такому положению не особо радовалась, потому что было оно менее удобным, но не ругалась, а больше хихикала, чувствуя себя очень глупо, и пыталась устроиться поудобнее.
Пик грозы к этому моменту миновал. Порой погромыхивало, но больше к западу, далеко, а не прямо над головой. Серая стена ливня тоже ушла вслед за молниями и первой волной штормового, порывистого ветра, и дождь, тихо шелестевший сейчас листьями, был спокойным и монотонным. Он не угрожал и не пугал, а приносил облегчение исстрадавшейся от засухи земле. И заодно ее обитателям. Остывший, посвежевший воздух пах сыростью, прелостью и умытой листвой, дышалось не в пример легче, чем днем.
Лесные обитатели тоже ожили. Свистели в кронах птицы, кто-то то и дело шуршал в траве, один раз за стеной деревьев дробно простучали легкие копытца. Косоруков вскидывался на каждый подозрительный звук и по сторонам смотрел очень внимательно, несмотря на заверения Анны, что здесь уже ничего серьезного встретить нельзя, город слишком близко, в худшем случае — еще пару блудных упырей.
Кто тут еще "серьезный" водится, кроме упырей, она, правда, не ответила, отделалась расплывчатым "ну мало ли". А Дмитрий и настаивать не стал. Вот как только вспомнил огромного серого зверя с рогами, скачущего по небу, и рассыпающихся светящимися клочьями упырей, так и понял, что не надо ему во все это лезть. Легенд и страшных сказок в мире множество, и зачем с ними лишний раз по собственной воле встречаться? Нет уж, без них голова целее будет.
Дом ведьмы стоял на отшибе, среди деревьев, но это единственное, чем он соответствовал своему названию. Аккуратный, крепкий, на каменном основании, с нарядными резными наличниками на окнах. Забора вокруг дома не было, даже символической оградки, только тянулись во все стороны ровные грядки, некоторые из которых больше походили на клумбы.
В травах Косоруков не разбирался совершенно, но знал, что как раз ведьмы ими промышляют, так что здравый смысл подсказывал — все это не для красоты. Поэтому ступать старался аккуратно, чтобы не раздавить нечто особо ценное. Нехорошо бы вышло.
Крыльцо у дома было высокое, в четыре крутых ступеньки, на него Дмитрий и сгрузил свою слегка притихшую ношу. Анна, морщась, обняла столбик крыльца, приподняв пострадавшую ногу, и прикрыла глаза.
— Никогда не думала, что меня может укачать, — призналась она. — Уф. И голова кружится. Держи…
— Сейчас пройдет, — сочувственно ответил Косоруков, забирая у нее шляпу.
Но дальше предпринять ничего не успел, потому что входная дверь с мелодичным скрипом открылась, выпуская наружу… Наверное, хозяйку.
— Заходите, горемычные, — велела она, коротко склонив голову в приветствии, и скрылась в доме, не дожидаясь ответа.