— Так может, их на отходе бить? Вон, Федор Пестрый отбил же полон под Нижним?
Вот мне книжник да воеводы все по полочкам и разложили. Кочевник что в мирное время делает? На лошади скачет, из лука дичь стреляет, у соседей баранов крадет. А в военное? Правильно, на лошади скачет, из лука стреляет, у соседей крадет людей и все, что утащить можно. При такой организации социума кто умеет ездить верхом и в состоянии натянуть лук, — тот и воин, то бишь все взрослое мужское население бесчисленных улусов. Благодаря чему кочевники всегда могут создать качественный перевес на отдельном участке, а оседлым приходится растягивать и распылять силы.
Я покопался в памяти, где завалялись обрывки когда-то читаного, от «Тараса Бульбы» до «Генералиссимуса Суворова» и по всему выходило, что набеги прекратили только когда численность оседлого населения резко выросла и появился надежный огнестрел. Вот при матушке Екатерине татары уже ничего сделать не могли.
Так что сейчас-то вообще никак — с малочисленными дружинами орду не остановишь, а собирать большое войско дорого. И вооружать его дорого. А денег нет.
Хоть какие деньги есть в Новгороде и по всему получалось, что подъем страны начался, как только Москва Новгород подмяла и села на финансовые потоки. Уж потом обратила свой взор на восток, где противник мельчал и слабел. Пока же — все доходы от морской, самой прибыльной торговли, оседают у новгородцев, которые так и смотрят, к кому бы прислониться.
Глава 5. Село Кукшинское и его основатели
Троицкий монастырь на бывших землях боярина Коляги миновали тихо-мирно, удостоившись благословения на дорогу от основателя обители, старца Макария[i]. В Угличе поначалу местные власти встревожились, не каждый день сотни три оружных неясно чьей принадлежности к вымолам пристают, неровен час и город разграбить могут. Но мы сами отгоняли воев от угличских девок да баб — не в чужой земле, чай, нечего тут пакостить. Так что безобразиев не нарушали, общественный порядок не хулиганили, за все припасы сполна рассчитались серебром, да и сам князь Константин Дмитриевич, объезжал дальние владения и потому обошлось без бурной родственной встречи — мне-то он дядька, а Юрию так вообще родной брат, еще неизвестно, как повернутся могло.
Воспользовавшись моментом, услали гонца в Москву — бить челом о прекращении распри, на всякий случай еще двух втихую отправили к любовнику князя Юрия боярину Морозову. Я когда первый раз этот термин услышал, аж икнул, но нет, все вполне невинно — так именовали фаворитов, а вовсе не пра-ативных. Морозов славился умом и рассудительностью, и я счел невредным отписать ему, что всю эту историю считаю глупостью, что маман за нее упек в монастырь и воевать с дядей желания не имею, наоборот, птенцам гнезда Калиты надо держаться вместе. Ну и сдал боярину одну из моих заначек — с деньгами он всяко будет убедительнее, чем без них.
Солнце вынырнуло из лиловой дымки и над землей поднялось нежаркое весеннее солнышко, по невысоким берегам вплотную к воде стояли густые леса, то ельники, то березняки, изредка расступаясь, чтобы дать место деревеньке или пашне, откуда нас провожали настороженными взглядами мужики, уже выехавшие в поля. Местами вода еще не сошла, заливая луга и деревья так, что между ними можно было пройти на лодке. Плескали весла, играла рыба — нерестился окунь, его жрала только что отметавшая икру щука, от всего этого разгула прятался лещ… Несколько раз ратникам повезло набрести на места, где отдыхали ослабшие после нереста рыбьи стаи, отчего у нас не переводилась ушица.
Растаяло за кормою Мышкино село, блестела весенней быстрой водой река, рассекая ее, под негромкое журчание шла вереница насадов. Время от времени сидевшие на веслах затягивали долгие песни, нечто в духе «Ой да ты мати широкая Волга-река, дай молодцу мне ратному доли». Сравнить с шаляпинской «Ох ты, Волга-матушка, Волга вольная» — так почти ничего за полтыщи лет и не изменилось.
Еще несколько сел поменьше проскочили по большой воде вообще незаметно. После Усть-Шексны, когда вышли мы из московских пределов и понесло нас вдоль берегов Ярославского княжества, старшие подуспокоились — погони нет и не предвидится. Оттого перестали одевать брони, впередсмотрящих ставили не по трое, а по одному, за что и поплатились.
Федя Пестрый шел на головном насаде, а мы с Патрикеевым разлеглись на татарских кошмах в середине каравана и беседовали о пушках. Вернее, я слушал лекцию о современном отношении к огнестрелу.
— Самые добрые пушки в Твери, — наставлял меня опытный князь. — И много, и лепо украшены, и огненным боем сильно бьют.
— А откуда берут?
— Сами делают, есть там Микула Кречетников, таков мастер, яко и среди немцев не обрести. Тому если поход на взятие города или крепости, то тверского князя лучше в подручных держать.
— А стреляют чем?
— Ядра из камения точат.
ebooksa