— … да на линию огня!
Мне показалось, что он вздрогнул, улыбка сползла с лица и Дмитрий, настороженно заглядывая мне в глаза, тихо спросил, не обращая внимания на окружающих:
— А дворцовые интрижки?
— Это все не для меня… — пролепетал я ошарашенно.
— Кто хотит на… — несколько замешкался Шемяка но нашелся и продолжил, — Кострому?
— Выходи по одному!
Господи боже ты мой, неужели…
— Там у вас тотчас наступит?
— Просветление в уму!!!
— Куда выходить? — встрял ничего не понимающий Патрикеев.
— Из трапезной. Все. Оставьте нас вдвоем.
— Все вон, — повернулся Шемяка к своим.
В отличие от московской делегации, галицкие без лишних слов поднялись и направились к двери. Моих даром что не выпинывать пришлось, но Волк глянул мне в глаза, увидел там твердое решение и вышел первым. Следом вытолкались и остальные — значит, можно, стремянной зверем чует даже самую малую опасность. Последним, снисходя к нашей общей просьбе, нас оставил Ефрем.
Узнаю брата Колю… Я не помню, сколько мы, перебивая и хватая друг друга за руки, вычисляли, кто когда и откуда попал, что делал в прошлой жизни и что собирается делать в этой.
Как же я соскучился по обычной речи, когда не нужно контролировать каждое слово и думать, не анахронизм ли это или, не дай бог, не латинского ли корня оно. Тут ведь за такие фокусы по головке не погладят, могут и снести голову-то. Латынщина — враг экзистенциальный, за такое бьют беспощадно.
Эмоции стравили, наверное, за полчаса. Несколько раз дверь приоткрывалась, но мы в два голоса шипели на дерзнувших и продолжали, пока не угомонились и не пришла пора серьезного разговора.
Дима встал, дошел до двери и коротко приказал:
— Квасу принеси и заедок.
Когда послушник или монашек, в этих холщовых одеждах не разберешь, выставил просимое, мы снова затворили дверь, разлили из корчаги по кружкам и чокнулись.
— Давай о главном, о целях. Ты как жить думаешь?