Альбертик молчал. Его лоб покрывала обильная испарина.
— Мало того, что всю мебель в кабинете поменять успел, пока меня не было, так еще и в отчеты Гриновскому влез.
— Виктор! — усталым голосом сказал Альбертик, обращаясь к Урсиновичу.
— Что Виктор? — капризно надулся Урсинович, — ты же сам сказал, делай что хочешь. Вот я и делал.
В кабинете повисла ошеломлённая тишина, а я захохотала. Громко.
— Вам так смешно, Лидия Степановна? — зло вылупился на меня Альбертик, — может и с нами поделитесь причиной веселья.
— Поделюсь, — фыркнула я, — отчего же не поделиться? Умеете вы кадры подбирать, Альберт Давидович. Обхохочешься. То Герих меня из кабинета выгоняла, то Урсинович теперь этот…
— Что с отчётом делать? — спросил Альбертик не поднимая глаз от стола.
— С отчётом нормально всё будет, — сказала я, — Гриновский разрешил сдать правильный отчет завтра. По новой.
— Так сдайте!
— А как? — пожала плечами я, — пока меня не было, Урсинович мне всю мебель поменял, у меня документы на стеллажах в правильном порядке были, теперь где они и когда я с ними разберусь? Как мне работать?
— Вам уже и мебель мешает, Лидия Степановна?
— Мне Урсинович мешает, Альберт Давидович. Вы зачем мне его в кабинет посадили? Чтобы он кресла поменял?
— Что вы несете, Лидия Степановна⁈
— Что несу? Я утром прихожу на работу, а в моем кабинете, где хранится главная секретная документация депо «Монорельс», находятся посторонние люди! Вы можете себе это представить? На стратегическом объекте — чужие люди!
— Что за люди? — нахмурился Альбертик и зло посмотрел на Урсиновича.
— Не чужие! — взвизгнул Урсинович, — Это коллеги от профсоюза из тракторного!
— Слышали? — кивнул на Урсиновича мне Альбертик.
— Слышала, Альберт Давидович. Но только скажите, а зачем приглашать представителей организации, с которой мы не первый год соревнуемся за звание лучшего предприятия города, накануне селекторного совещания? Это чтобы все карты в руки им отдать? Вы меня извините, но налицо какая-то подстава и даже производственный саботаж.
— Я не знал, что селекторное будет! — взвился Урсинович, — вы мне не сказали!