Кипр, славившийся обилием добывавшихся там металлов и удобных бухт, прорезавших его береговую линию, стоил того, чтобы ради него сражаться. О власти над бассейном Эгейского моря мечтал каждый правитель Египта, Ассирии, Финикии и Персидской державы. Ведь доминирование в регионе, граничащем с восточным побережьем Средиземного моря, во многом зависело от превосходства на море. Именно поэтому Александр, проходя через Финикию, задержался, чтобы вытеснить персов с Кипра. Для него этот остров был «ключом к Египту», а для Птолемея – «ключом к Сирии». После освобождения от персидского владычества на Кипре сформировался ряд мелких государств, и девять их правителей заявили о своей вечной преданности делу Александра. Не забыв об этом своем обязательстве, они осудили действия Пердикки и отказались снабжать его флот. В награду за это их пригласили в Трипарадейс, где Антипатр торжественно заявил об их независимости, и слишком осторожный Птолемей не хотел нарушать это обещание.
После смерти престарелого Антипатра в державе снова начались волнения, и оставшиеся в живых диадохи забыли о договоренностях, достигнутых в Трипарадейсе. Сбывались слова Демада, говорившего, что «Македония была похожа на ослепленного циклопа». Сын Антипатра Кассандр боролся против Полиперхона, советника своего отца, которому тот очень доверял. В Азии Антигон продолжал преследовать Эвмена, а на фракийское побережье Черного моря совершал набеги Лисимах. Ситуация в Европе, казалось, складывалась в пользу Полиперхона. Его поддерживали армия и греческие государства. Еще бо́льшую путаницу в ситуацию внесла Олимпиада, которую Антипатр вынудил укрыться в Эпире и которая решила спешно выдвинуться в Македонию, чтобы позаботиться о своем внуке Александре, сыне Роксаны. В ответ Кассандр обратился от имени юных царей к Антигону и Птолемею.
Правда, этот союз только казался внушительным, на деле же Антигон не относился к нему серьезно, а Птолемей, едва дав ответ, пожалел о своем решении. Он оценил шансы Кассандра и осознал, что они весьма сомнительны, а затем, поразмыслив о мотивах, двигавших Антигоном, понял, что их вряд ли можно назвать достойными. Конечно, его выводы не всегда были точными, но в данном случае он оказался весьма проницательным. Полиперхон провозгласил Антигона предателем, а Олимпиада, вмешавшись в ситуацию, назначила вместо него главнокомандующим Эвмена. Более того, стали поступать сообщения о стремлении Антигона стать правителем всей Азии, а Селевк вступил в тесный союз с Полиперхоном.
Трезво мыслившему Птолемею эта ситуация показалась слишком сложной. Он почуял ловушку и решил, что больше не будет участвовать в выяснении отношений Кассандра и Полиперхона. Руководствуясь этими соображениями, он отозвал флот, который должен был стать угрозой для власти Полиперхона в Греции, и стал готовиться к отбытию из Келесирии, придя к выводу, что лучше будет защищать собственную сатрапию. Но решение это он принял слишком поздно. Вернуться в Египет Птолемею помешал Кассандр, слезно просивший его о помощи. Агенты Эвмена уговаривали македонских аргираспидов, «сереброщитных» воинов, перейти на сторону Полиперхона и требовали, чтобы казначей, следивший за сокровищами Александра, хранившимися в Киинде, открыл сундуки ради общего дела. Птолемей не мог игнорировать этот призыв и, сев на корабль, отправился в Киликию, чтобы помешать ограблению. Но слуги Эвмена уже выполнили свою задачу: ни аргираспиды, ни казначей не усомнились в том, что этот человек, назначенный военачальником по велению матери Александра Македонского Олимпиады, имеет право приказывать. В итоге получилось, что Птолемей зря старался.
Затем в разгоревшейся в Европе войне наметился новый, совершенно неожиданный поворот. Кассандр изгнал Полиперхона из Греции, захватил Афины и назначил своим наместником оратора Деметрия Фалерского. Новость о том, что Эвмен движется к Киликии, привела Птолемея в еще большее замешательство. Он не хотел, чтобы Киинд стал для него ловушкой, снова сел на свой корабль и направился сначала в Келесирию, а оттуда – в Александрию.
Эвмен направился в сторону Вавилона, но, лишенный поддержки со стороны Селевка, двинулся в Мидию. Это решение стало для отважного грека последним. Путь ему преградил безжалостный Антигон, сумевший захватить и убить его. Селевк снова был непоколебим. Сначала он отказал в помощи Эвмену, а затем – Антигону. Опьяненный успехом, последний не скрывал своего желания стать правителем всей державы Александра. Он считал, что может на вполне законных основаниях заявлять свои права на Египет, а в Птолемее видел всего лишь сатрапа, которого следует сместить.
Селевк понял, что скоро очередь дойдет и до него, и тайно предложил Птолемею свою защиту. Сатрап Египта отнесся к предупреждению Селевка спокойно. Подобно последнему, он планировал как можно дольше воздерживаться от участия в споре между другими диадохами. В правильности этого решения он еще раз убедился, когда узнал от своих агентов в Македонии, что Филипп Арридей был убит по приказу Олимпиады, стремившейся таким образом расчистить путь к престолу для своего внука Александра, и что Кассандр, спешно выдвинувшийся из Греции, покончил, в свою очередь, с Олимпиадой и взял в плен Александра и его мать Роксану.
Птолемей решил воспользоваться передышкой в войне и заняться реформами в собственной сатрапии. Он начал с административного аппарата и попытался упорядочить его структуру. Птолемей не был ярым борцом с предрассудками и не собирался эллинизировать Египет или уничтожать его традиции. Он был человеком скромным и не вмешивался в чужие дела в степени большей, чем необходимая для достижения его собственных целей. Поэтому Птолемей старался как можно меньше менять существовавшие устои. В «провинции» власть осталась в руках египтян. Административно-территориальными единицами остались ном, или провинция, и топархия, или округ. Были сохранены привилегии жречества, а взиманием податей продолжили заниматься местные чиновники. Однако если при поверхностном взгляде казалось, будто все осталось неизменным, в реальности в стране имели место масштабные перемены. В административный аппарат был добавлен новый, едва заметный элемент. Власть египетских номархов и подчинявшихся им топархов была ограничена. Рядом с каждым из первых постоянно находился грек, отвечавший за порядок в номе, а с каждым из вторых – еще один эллин, занимавшийся сбором государственных доходов. Оба они были обязаны сообщать о ходе исполнения своих обязанностей напрямую в Александрию.
Государство постепенно превращалось в высокоорганизованный институт, в существовании которого принимали участие только люди, входившие в административный аппарат. Птолемей лично курировал вопросы, связанные с войной, государственными финансами и внешними сношениями, поручив грекам надзор за работой административного аппарата.
В Александрии, ставшей новой столицей страны, необходимо было организовать все совершенно по-другому. Основатель этого города хотел, чтобы жизнь в нем была устроена в соответствии с греческими традициями, и местные власти, по крайней мере в теории, руководствовались мнением широкой общественности. Каждый македонянин или грек благодаря своей этнической принадлежности становился гражданином и получал право носить оружие, а также жаловаться на то, что его не устраивает, во время народного собрания. Но Птолемей не пошел дальше этого. Граждане могли носить оружие, но не имели права его использовать. Он разрешил обсуждения во время народных собраний, но этот орган не должен был настаивать на принятии правителем тех или иных политических решений. Птолемей хотел править, а не становиться марионеткой и, зная не понаслышке обо всех трудностях управления городом-государством, не собирался сталкиваться с ними в Александрии.
Сатрап поселил в Фиваиде македонских ветеранов, назвав эту местность Птолемаидой, и дал поселенцам право на самоуправление. Но данное решение было принято исходя из военных соображений, а значит, искать общие черты, объединяющие Птолемаиду и Александрию, бессмысленно.
В Александрии не было ни совета старейшин, ни других городских институтов, за исключением деления жителей на филы и демы. Греки не жаловались на чрезмерно сильную центральную власть. Удовлетворенные чувством превосходства над египтянами, александрийские эллины покорно позволили Птолемею взять всю полноту власти в свои руки. В общем, благородной мечте Александра о единстве народов, пользующихся одними и теми же правами, не суждено было сбыться ни в столице, ни за ее пределами. Возможно, для ее претворения в жизнь необходимы были более яркое воображение и широкий взгляд на мир, чем те, которыми обладал Птолемей, но так или иначе это не было невыполнимой задачей. Если первый из Птолемеев решился бы на отход от греческой традиции и признал бы право детей от смешанных браков на получение гражданства, мечту Александра можно было бы реализовать, и история Египта данного периода стала бы совершенно другой. Но возможность была упущена, и ни один из Птолемеев, правивших после диадоха, так и не осмелился попытаться сделать это.
Глава 2
Птолемей Сотер
Управление государством – занятие в лучшем случае весьма однообразное, и Птолемей очень быстро захотел переключить внимание. Как и многие мужчины до и после него, правитель Египта нашел отдушину в любви. Он, несомненно, был человеком довольно увлекающимся. Имея за плечами два брака, он собирался заключить третий. Выполняя приказ Александра, в Сузах Птолемей женился на Артакаме, дочери персидского вельможи Артабаза, затем, уступив Антипатру, он взял в жены его дочь Эвридику. Теперь же правитель Египта решил побаловать себя и сделал своей избранницей Беренику, подругу и доверенное лицо Эвридики[5]. По отношению к последней это было очень несправедливо. Ведь она не сделала ничего, чтобы заслужить развод. Эвридика была для Птолемея прекрасной женой, родила ему сына Птолемея, по прозвищу Керавн, и двух дочерей. Она простила бы мужу новый династический брак, но не интрижку со своей собственной придворной дамой. Но наш мир несовершенен, и никто не застрахован от ударов судьбы. Поэтому Эвридика, чувствовавшая, что больше никогда не увидит мужа, покинула Египет. Ничего другого сделать было нельзя, ведь Птолемей не относился к числу людей, способных с легкостью изменить решение. Он всегда брал то, что хотел, и не переживал из-за последствий.
«Никогда прежде ни одна женщина не вызывала такого восхищения, как возлюбленная жена Птолемея Береника», – писал Феокрит. Беренике и правда удалось до самой своей смерти оставаться предметом сильнейшей любви ветреного Птолемея. Она, несомненно, была очень привлекательной женщиной. Ее глубоко посаженные глаза, короткий прямой нос и чувственный рот не могли не вызывать восхищение. Высокий лоб и выступающий подбородок свидетельствовали об уме и твердом характере. Эта вдова македонского вельможи приехала в Египет вместе с Эвридикой и поняла, что правитель страны в ее вкусе. В данном факте нет ничего удивительного. Птолемей испытывал страсть к приключениям, а такие мужчины обычно очень привлекают женщин. В итоге Береника, очевидно, полюбила Птолемея всем сердцем. Этот брак также позволял решить проблемы, связанные с престолонаследием. Береника родила Птолемею четверых детей: двоих сыновей – старшего Птолемея, позже известного как Филадельф, и Аргея – и двух дочерей: старшую Арсиною, ставшую женой сначала правителя Фракии Лисимаха, а затем своего брата Филадельфа, и Филотеру, самую младшую из всех.
Ни один македонянин не способен ограничиться одной лишь любовью, и Птолемей вскоре стал размышлять над тем, как увеличить объем египетского экспорта. Пока Александрия не оправдывала его ожидания. Стоянка на якоре здесь была безопасной, а местонахождение самого города – весьма удачным, однако Тир и Родос продолжали занимать лидирующее положение в торговле в бассейне Эгейского моря, а купцы из Эллады предпочитали торговать во всех странах, кроме Египта. Сделав этот вывод, Птолемей испытал крайнее разочарование. Пытаясь найти причины данного явления, он предположил, что проблема заключается в том, что в Александрии не чеканятся собственные монеты. В Египте сохранялась существовавшая еще в эпоху правления фараонов практика натурального обмена. Металл могли принять в качестве платы за какой-либо товар, но только после очень долгого спора о его чистоте и весе. Осознав это, предприимчивый торговец испытал стыд за страну, жители которой никак не могут отказаться от этих примитивных обычаев. На греческих островах и в городах-государствах чеканили собственные монеты, и Птолемей решил, что Александрия вполне может последовать этому примеру.
Важных причин, не позволявших сделать это, не было бы, если в распоряжении государства имелось бы достаточное количество золота и серебра, а государственный банк[6] контролировал бы монетную чеканку. К несчастью, в Египте не было ни того ни другого. Огромные количества золота и серебра без дела лежали в храмовых сокровищницах, а на рынке обращалось множество иноземных монет. Но ни консервативные жрецы, ни невежественные торговцы не собирались отказываться от своих запасов, взамен на обещание, что позже им вернут все отданное, но уже в виде денег. Создать государственный банк было еще сложнее. Банковской системы, успешно существовавшей в Греции, в Египте не было, а без нее невозможно было создать собственную валюту.
Сначала Птолемей попытался отчеканить несколько монет с именами юных царей, но быстро отказался от этого эксперимента. На аверсе монет, отчеканенных позднее, но все еще в тот период, когда Птолемей был сатрапом Египта, изображен профиль Александра Македонского, на плечи которого накинута шкура слона или льва, а на реверсе – Зевс или Афина, стоящие напротив орла или корабля. Став царем, сын Лага приказал поменять изображения на монетах. Теперь на аверсе изображался его собственный профиль с диадемой на голове и эгидой на плечах, а на реверсе, внутри окантовки из слов «Царь Птолемей», помещалось изображение орла, стоящего на молнии, – своего рода семейный герб. Монеты чеканились в самом Египте, на Кипре, в Малой Азии, в Финикии и Киренаике. Стандарт варьировался от аттического до родосского, от родосского до финикийского. Птолемей успел поэкспериментировать с пятью разными типами золотой и серебряной монетной чеканки. Эти деньги охотно принимали по всему бассейну Эгейского моря – их вес соответствовал стандарту, а в чистоте металла никто не сомневался.