В ряде других исследований были получены аналогичные выводы: мы, люди, по сравнению с другими видами развили бóльшую взаимную терпимость – что дает нам возможность учиться друг у друга. И эта дополнительная возможность социального обучения, похоже, имеет решающее значение для кумулятивной культуры.
Дети в экспериментах Дина отличались от шимпанзе и капуцинов еще и тем, что могли учить друг друга. Выяснив, как открыть новый лоток, они иногда показывали другим, как это сделать. Дин не обнаружил ни одного подобного случая у шимпанзе или капуцинов.
Антропологи не сразу поняли, насколько важна для нашего вида способность взаимного обучения. В середине XX в. Маргарет Мид и другие специалисты утверждали, что преподавание – это особенность западной цивилизации, окультуренная привычка «пасти» детей в школах[1002]. В других культурах детей якобы предоставляют самим себе, чтобы они обучались самостоятельно. Однако в последующие годы многие антропологи поменяли свое мнение – в частности, потому, что пересмотрели само понятие преподавания. Оно необязательно проходит в аудитории или соответствует семестровому расписанию. В сущности, преподавание – это такое поведение, когда один человек помогает другому освоить навык или получить некоторую информацию. И если определять преподавание именно так, то оно, по всей видимости, – общая черта человеческих сообществ.
Барри Хьюлетт, антрополог из Университета Британской Колумбии, в тропических лесах Центральной Африки нашел, например, свидетельства преподавания у пигмеев ака, охотников-собирателей. Ака не заканчивают школ, у них даже нет слова «учить». И все же Хьюлетт обнаружил, что взрослые постоянно учат детей. Уроки бывают короткими, некоторые длятся всего несколько секунд. Иногда взрослые не произносят ни слова. Но при этом им удается преподать детям необходимое умение – как разжечь костер, использовать мачете, найти клубни ямса и выкопать их из-под земли.
Как только исследователи договорились о новом определении слова «преподавание», они задумались над вопросом, могут ли другие виды так же учить друг друга. Было обнаружено всего несколько тех, для которых ответ, по-видимому, положительный. Один из таких видов – сурикаты[1003]. В пустынях Южной Африки они охотятся на многих животных, часть из которых, например скорпионы, опасна. Научиться убить и съесть скорпиона, не погибнув самому, – сложный навык. Взрослые сурикаты упрощают этот процесс для детенышей, давая им возможность безопасно «тренироваться». Родители начинают с того, что приносят своим малышам мертвых скорпионов. Когда детеныши подрастают, взрослые только ранят скорпионов и вырывают у них жало. Затем, когда у еще сильнее подросшего молодняка развивается навык обращения с живыми скорпионами, родители ранят жертв не так сильно. К концу обучения детеныши готовы самостоятельно убивать живых скорпионов.
Каким бы впечатляющим ни был такой «образовательный процесс», сурикаты, судя по всему, скорее исключение в животном мире, а не правило. Даже среди наших ближайших родственников обучение одних особей другими встречается редко. В 2016 г. исследователи из Университета штата Вашингтон сообщили, что обнаружили такое поведение среди шимпанзе в лесах Республики Конго[1004]. Там у взрослых особей существует культурная традиция изготавливать из палочек инструменты для выуживания термитов. Иногда взрослые шимпанзе дают свои инструменты молодым, чтобы те могли попробовать. Хотя исследователи десятилетиями наблюдали за этими обезьянами в дикой природе и зоопарках, весьма примечательным является тот факт, что поведение, которое можно назвать обучением подростков, упомянутая команда ученых обнаружила впервые. Такое обучение может колоссально повлиять на благополучие шимпанзе. Один из самых сложных для них навыков – раскалывание орехов камнями. У молодого шимпанзе может уйти целых четыре года, чтобы научиться успешно это делать[1005]. Однако за все время наблюдений никто не видел, чтобы взрослый шимпанзе целенаправленно учил юношество раскалывать орехи.
У людей, напротив, преподавание возникает легко – настолько легко, что дети по собственной инициативе хотят передавать друг другу знания об играх и игрушках. Возможно, эта склонность (для которой есть специальный термин «естественная педагогика») редко встречается в царстве животных, потому что требует многого как от ученика, так и от учителя. Успешным учителям необходимо уметь оценивать, что ученики знают, а что – нет, а для этого надо быть способным понимать ход мыслей другого человека. Кроме того, учителя должны передавать информацию максимально понятно – чтобы их ученики смогли усвоить что-нибудь новое. Если у учителей что-то из этого не получается, то все их усилия тратятся впустую[1006].
Более того, даже лучшие в мире преподаватели не могут учить тех, кто неспособен воспринимать их уроки. Похоже, в процессе эволюции люди обрели способность становиться хорошими учениками. Одно из самых главных появившихся у нас приспособлений – и одно из самых странных – как раз то, которое Дерек Лайонс проверял у Шарлотты: чрезвычайно развитое подражание[1007].
Дети готовы подражать учителям даже тогда, когда сами знают решение лучше. У нашего вида, где учителя передают важные навыки, точное подражание – это отличная стратегия. Детям не нужно изобретать заново всю человеческую культуру начиная от скребка. Эксперименты Дина показывают важность подражания. Дети, которые пытались открыть шкатулку с секретом, довольно часто копировали действия друг друга, и те дети, которые подражали активнее остальных, получили больше наград.
Конечно, когда человек подражает кому-либо вместо того, чтобы задумываться над каждым своим шагом на протяжении всего пути, он рискует. Если дети будут копировать действия некомпетентных людей, то в итоге воспроизведут неверное решение. Но у человека, по-видимому, развилась защита от ошибок такого рода. Если детям дать возможность выбрать, на кого обратить внимание, то они скорее всего сфокусируются на тех взрослых, которые кажутся хорошими специалистами[1008]. Британский психолог Сесилия Хейес утверждает: «Согласно теории естественной педагогики, слепое доверие не менее важно, чем разумное мышление»[1009].
Эти предпосылки для развития кумулятивной культуры должны были появиться после того, как наши предки отделились от предков шимпанзе около 7 млн лет назад. У нас недостаточно данных, чтобы сузить этот период и определить точное время, когда мы начали обучать, чрезмерно подражать и тому подобное. Нам приходится ориентироваться преимущественно на материальные продукты кумулятивной культуры.
По вещам ныне живущих людей видно, что у них есть кумулятивная культура: если вы соберете все сделанные человеком предметы со стоянки ака, они будут отличаться от тех, что вы найдете в поселении гренландских эскимосов или в доме представителя среднего класса в Небраске. Если вы соберете предметы, находящиеся в одной местности, но относящиеся к разным эпохам с промежутком в тысячи лет – скажем, глиняную посуду из Египта, – вы увидите, как один набор предметов превратится в другой. Но если вы попытаетесь вернуться на миллионы лет назад, то информации станет слишком мало.
Технологический след человека и его предков ведет в прошлое на 3,3 млн лет. В 2015 г. исследователи из Кении нашли маленькие обтесанные камни, которые могли использоваться для рубки, нанесения ударов или разрезания. Возможно, наши предки использовали эти инструменты для того, чтобы соскребать мясо с мертвых туш. В Танзании подобные инструменты продолжали изготавливать и миллион лет спустя. Но форма этих кусков камня, известных как олдувайские орудия, отражает перемены в мышлении[1010]. Те, кто их сделал, понимали, как сколоть с камня острый отщеп, сохранив сам камень достаточно неповрежденным, чтобы можно было получить с него еще один отщеп. Таким способом изготовители могли производить инструменты примерно схожего размера и формы из единого камня. По-видимому, этому навыку надо учиться. Молодым нужен был преподаватель, который бы показывал им, как получать отщепы для разных целей, и помогал усовершенствовать навык.
Технологии новых типов появились только 1,8 млн лет назад. Самыми интересными из инструментов следующего поколения были большие рубила каплевидной формы. Представители вида
Судя по этим рубилам,
Палеоантропологи иногда проводят эксперименты, чтобы посмотреть, насколько сложно делать рубила. Они дают испытуемым законченный образец и несколько камней, которые можно бить друг о друга. Участники не справляются с задачей[1011]. Фанатам плейстоцена требуются годы для того, чтобы научиться делать хорошее рубило.
Принимая во внимание сложность этого навыка, палеоантрополог из Эксетерского университета Алекс Месуди с коллегами пришел к заключению, что представители
Ученые не могут найти ясных свидетельств полноценной кумулятивной культуры до появления нашего вида около 300 000 лет назад в Африке[1013]. В ходе распространения
Неандертальцы и денисовцы, кажется, никогда так и не преодолели этот порог. Одна из возможных причин такого отличия – речь. Наши предки смогли воспользоваться преимуществами полноценного общения, что значительно упростило взаимодействие во время охоты или поисков клубней. Также повысилась эффективность обучения, уроки стали точнее и глубже.
Пользуясь речью, предки нашего вида достигли большей плотности населения, чем неандертальцы и денисовцы. (Это можно оценить, измерив генетическое разнообразие в образцах древней ДНК.) И их высокая численность могла способствовать появлению кумулятивной культуры[1014]. Значительное количество живущих рядом других людей с большой вероятностью привело к тому, что наши предки встречались друг с другом, знакомились с новыми идеями и перенимали их.