Рун, все еще пахнувший зимой, разом испортил ей настроение. Ни слова не говоря, она направилась к краю Бэрроу-Вэйла. Рун не отставал от нее, держась несколько позади, на расстоянии двух-трех шагов. Ему нравилась Ребекка, он хотел, чтобы она стала его парой. Но это была не обычная похоть, которая владела им каждую весну, — в случае необходимости он прекрасно владел собой,— вожделение его проистекало лишь из того обстоятельства, что Ребекка являлась дочерью Мандрейка. Ему казалось, что положение, занимаемое им в системе, дает ему право на подобный брак, который уравнивал бы в правах его и Мандрейка.
Ребекка не могла не почувствовать его странного настроя, и потому радость мгновенно оставила ее. Спустившись в туннель, она поспешила к родной норе, стараясь сделать вид, что присутствие Руна ее нисколько не смущает. Он по-прежнему не отставал, стук его лап был тих и вкрадчив. Она стала выбиваться из сил; теперь она уже чувствовала его запах и слышала леденящий душу шепот:
— Ребекка... Ребекка, я ведь только пошутил. Постой, я хочу с тобой поговорить...
Ребекка припустила еще быстрее, готовая в любой момент вонзить когти в настырного Руна. Путешествие по туннелям незаметно превратилось в настоящую погоню. Ребекка боялась запутаться в лабиринте переходов и развилок, времени же на раздумья у нее уже не было. Порой Рун исчезал за поворотом, но тут же появлялся где-то сбоку или прямо перед ней, и тогда ей приходилось забирать в сторону, пусть она и отклонялась при этом от пути, ведущего в родную нору. Порою же он начинал хохотать или выкрикивать ей вослед:
— Не бойся, Ребекка, — я тебя не обижу! Ребекка окончательно выбилась из сил и потеряла чувство направления, перед глазами у нее все плыло.
— Я хочу, чтобы ты стала моей, Ребекка, — моей, слышишь? — раздавался в ее ушах голос Руна, который, казалось, звучал разом отовсюду.
Почувствовав, что скрыться бегством ей не удастся, Ребекка остановилась, повернувшись мордочкой к преследователю, и неуверенно занесла над головой свою когтистую лапу. Руна ее поза нисколько не смутила — он замер ровно на мгновение и тут же медленно двинулся в ее сторону, становясь все больше и больше. Она почувствовала мертвенное дыхание зимы, ей стало казаться, что она падает в черную бездонную яму — когти стали мягкими и тупыми, замах безвольным и слабым. Она принялась пятиться назад. Ей показалось, что она слышит стук дятла, сидящего на старом дубе, на деле же это был стук ее собственного сердца. Рун подходил все ближе и ближе, плотоядно разглядывая ее оцепеневшее тело.
И тут раздался ужасный крик:
— Ребекка!
Это кричал Мандрейк, появившийся неведомо откуда. Сердце ее забилось еще чаще — над ней застыли два самых страшных крота во всей системе.
— Я запретил тебе отходить от своей норы! — рявкнул Мандрейк. — Сколько раз тебе повторять?
— Вот именно, Мандрейк, и я сказал ей то же самое,— подхватил Рун, зловеще усмехаясь.
— Неправда! — пробормотала Ребекка. — Он хотел...
Мандрейк проигнорировал ее слова. Подойдя поближе, он шлепнул Ребекку с такой силой, что она отлетела к стене и больно ударилась о нее хоботком. Из глаз ее градом посыпались слезы. Забыв о недавней усталости, Ребекка стремглав понеслась к родной норе.
Мандрейк повернулся к Руну:
— Рун, этой весной она останется одна. Одна, слышишь? Она еще ребенок. Я убью любого крота, который посмеет приблизиться к ней, кем бы этот крот ни был.
Рун поспешно ретировался, понимая, что провести Мандрейка ему в любом случае не удастся. Тем не менее с ледяным смешком в голосе он пообещал самому себе:
— Ничего, я до нее еще доберусь.
Близился май, ожидавшие потомства данктонские самки вот-вот должны были разрешиться от своего бремени. Ребекка заметила, что самцы стали крайне агрессивными, жажда крови овладела и ее отцом. Сара постоянно пребывала в возбужденном состоянии, суетилась, вздыхала, нервничала при появлении Мандрейка, в голосе которого порой проскальзывали неожиданные ласковые нотки. Ребекка частенько вспоминала о том, как преследовал ее Рун, и удивлялась тому, что самцы от нее просто шарахаются, думала о Мандрейке и Саре и завидовала последней. Охо-хо... Она в этом мире была одна-одинешенька.
Она слышала писк новорожденных кротят, ей хотелось спеть им такую же песенку, какую она пела цветам и солнцу, однако Ребекка не отваживалась подходить к ним, боясь их родителей. С тех пор как отец застал ее с Руном, она сторонилась самцов. Мандрейк тогда не сказал ей ничего определенного, но она наконец поняла, что грозит любому кроту, если он дерзнет оказать ей внимание. Поэтому она гнала всех прочь, хоть иные из самцов были молоды и хороши собой — так хороши, что ей хотелось танцевать вместе с ними. В таких случаях она заливалась звонким смехом и бежала от них куда глаза глядят, дух же ее воспарял при этом, подобно жаворонкам, кружившим в вышине где-то над опушкой леса.
ebooksa