Летнее Солнцестояние

Мы не знаем и того, что было известно о нем Саре. Но если она обладала хоть малой толикой того сострадания, какое было присуще Ребекке (от кого, как не от Сары, могла унаследовать его Ребекка?), она пыталась бы окружить его вниманием и заботой, дабы помочь ему выбраться из того мрака, в котором он родился и жил.

Нам известно одно — Мандрейк избрал Сару своей супругой, охранял ее до той поры, пока она не принесла кротят, и находился неподалеку от нее во время самих родов, нервно ползая из стороны в сторону по примыкавшему к ее норе туннелю и беспрестанно почесывая свою мордочку длинными острыми когтями.

Когда роды закончились, Сара позволила ему появиться у входа в свою нору — дальше она его не пустила. Мандрейк взглянул на свое потомство. Три самца и самочка. Он разглядывал их под тихое, нежное воркование Сары — крошечные розовые кротята с мокрыми от молока белыми нежными усиками. Вниманием Мандрейка завладела самочка, еле заметно перебиравшая лапками, требуя молока.

— Назови ее своим именем — Сара, — распорядился он. — Хорошее, сильное имя.

Сара подняла глаза со своих детенышей и посмотрела на него. В ее взгляде светились сострадание и сила. Таким же взглядом много лет спустя ее пока еще совсем крошечная дочка будет смотреть на Брекена.

— Ее зовут Ребекка, — сказала она.

Мандрейк посмотрел на маленькую копошащуюся самочку, взглянул на Сару и вновь перевел взгляд на дочь. Он, убивший столько кротов, был когда-то таким же беспомощным, как она, пусть Мандрейк и не думал об этом. У него, овладевшего столькими кротихами, было множество примерно таких же детей, но он не думал и о них. Он, сильный и широкоплечий, с когтями, уставшими убивать и ранить, не испытывал ни малейшего желания погладить и приласкать свою дочку, хотя в этой ситуации подобное желание представлялось бы вполне естественным.

Хотя ни думать, ни говорить о подобных вещах Мандрейк не умел, они чрезвычайно будоражили его душу и сердце. Огромный и могучий, он не понимал самого себя — здесь он был бессилен.

Ребекка — крошечный розовый детеныш... Живое существо!

— Ладно. Можешь назвать ее Ребеккой, — еле слышно пробормотал он, чувствуя, что ему хочется как можно быстрее оставить эту нору. — Назови ее Ребеккой! — произнес он еще раз, но теперь куда громче, и неуклюже повернулся спиной к норе, впервые в жизни тяготясь огромным неповоротливым телом и чувством собственной значимости, которую ему сейчас почему-то захотелось выцарапать когтями и выгрызть зубами. — Ты слышишь? Назови ее Ребеккой! — закричал он, набрав в легкие побольше воздуха, и, добежав до ближайшего выхода, выбрался на поверхность где-то в Бэрроу-Вэйле. — Ребекка! — проревел он еще раз, не в силах отделаться от этого привязчивого имени, и принялся яростно рыться под дубом.

Сара слышала все. Она вылизала своих детенышей и удовлетворенно вздохнула.

— Ребекка...— прошептала она,— Ребекка... Однажды в этой норе Мандрейк прошептал с тою же нежностью и ее имя:

— Сара...

Вначале Ребекка оказывала на Мандрейка странное завораживающее действие — он мог подолгу тайком следить за ней из туннеля, в то время как Сара кормила своих детенышей. Порой Сара видела его тень, метнувшуюся в туннель, — он не хотел, чтобы Сара знала, что он приходит смотреть на дочку.

Шли дни, проходили месяцы, но никому — в том числе и самому Мандрейку — и в голову не приходило, что он любит Ребекку со страстью той же сильной, как ветер с пустоши. Казалось, он пытается приучить дочь к порядку, превратить ее в своего послушного раба, — во всяком случае, он вел себя с нею подчеркнуто строго. Вначале это удавалось ему без труда — маленькая кротиха испуганно попискивала и пятилась назад при одном только звуке его голоса. Бедняжка пыталась убежать от отца и найти прибежище под боком у матери.

Обычно Сара вставала на ее защиту:

— Она ведь совсем еще ребенок! На ее слова Мандрейк не обращал никакого внимания.

— Как я скажу, так и будет, — ревел он в ответ, мрачно глядя на съежившуюся от страха Ребекку. Надо заметить, что он никогда не пытался силой увести ее от Сары и никогда (мы говорим о детстве Ребекки) не шлепал ее.

Такое воспитание возымело действие — в течение длительного времени Ребекка слушалась Мандрейка во всем. Она боялась его вне зависимости от того, был ли он где-то рядом или же уходил с Руном и другими своими подручными в другие районы системы.

Ребекка быстро росла, к концу осени своими размерами она уже не сильно отличалась от взрослых. Конечно, она была не такой большой, как кроты, рожденные прошлой весною, но и не такой маленькой, чтобы не суметь постоять за себя в драке (впрочем, молодые кроты дерутся главным образом забавы ради, серьезные драки у них — большая редкость). Настоящие драки происходят в брачный период, а также в тех случаях, когда один крот пытается завладеть территорией другого. Ребекка оставалась в родной норе дольше, чем прочие молодые кроты, которые воспользовались хорошей теплой погодой для того, чтобы, покинув своих матерей, обзавестись собственной норой. Ребекка оставалась дома, возле Сары и Мандрейка, — невинная, непосредственная и вместе с тем запуганная и подавленная сверхсуровым воспитанием отца.