Летнее Солнцестояние

— Летописцы? — Ребекка не совсем понимала, что он имеет в виду. Они были героями некоторых историй, рассказанных ей Сарой. Насколько она знала, никто никогда не видел никаких летописцев. — Нет, какие там летописцы... Говорят, когда-то давным-давно они приходили к нам в Данктон, только совсем ненадолго... — Она немного помолчала и в свою очередь спросила: — А что там, за пастбищами?

— Не знаем. Мы никогда туда не ходили, верно, Стоункроп?

— Еще бы! Это слишком опасно. Но, честно говоря, мне всегда хотелось там побывать — что это за крот, если он боится всего на свете?

— А не живет ли в луговой системе Роза? — спросила Ребекка. — Целительница Роза?

— Где-то возле болот, верно, Кеан?

— Верно, — согласно кивнул Кеан. — Только не знаешь наперед, где она появится в следующий раз.

Ребекка рассмеялась: в этом системы не отличались.

Из леса доносилось птичье пение. Она услышала его только теперь, когда разговор сам собой подошел к концу. На лесной опушке шумно резвились две сороки, оглашавшие окрестности оглушительным стрекотом. Одна из птиц время от времени вылетала из леса на открытое место, и тут же к ней устремлялась другая. Так, то появляясь, то исчезая за деревьями, они играли друг с другом, наслаждаясь каждой минутой, каждым мгновением этого чудного дня.

Стоункроп внезапно встал и направился к норе:

— Я пошел, а вы подыщете себе какую-нибудь нору... Не бойся, Кеан. Я никому ничего не скажу — зачем нам лишние слухи?

Ребекка сделала несколько шагов в том же направлении и попрощалась со Стоункропом, еще раз ощутив его необыкновенную мощь и силу. В отличие от своего товарища, Кеан был изящен и легок в движениях, а Стоункроп (на которого она, кстати говоря, не произвела особого впечатления) мог сравниться своею силой с самим Мандрейком. Но если мощь того производила впечатление чего-то ущербного и темного, сила лугового крота была чистой и светлой.

Стоункроп посмотрел Ребекке в глаза.

— Заботься о нем, Ребекка. Он мне очень дорог, — сказал он сильным и твердым голосом.

Кеан наблюдал за ними со стороны — он и хотел и не хотел, чтобы брат покидал его и Ребекку. Она тем временем отошла от Стоункропа, чья неожиданная суровость немного напугала ее. Ей еще сильнее захотелось провести остаток этого дня с грациозным Кеаном.

Они вновь направились к лесу, играя и дурачась, как прежде, то и дело касаясь друг друга мордочками и лапами, — то Ребекка вела за собою Кеана, то Кеан вел за собою Ребекку. Ей нравилось, когда Кеан касался ее своим могучим плечом — такой большой и такой сильный. Он касался ее все чаще, прижимался к ней все сильнее и сильнее, испытывая необоримое, усиливавшееся от минуты к минуте желание.

Они бежали от полуденной жары в укромную темноту ее временной норы.

Он принялся обнюхивать Ребекку, касаясь ее своим рыльцем так нежно, что она стала вздыхать и постанывать от удовольствия. Его же дыхание становилось все тяжелее и тяжелее. Наконец он прижался к ней и, застонав, опустил свои лапы ей на спину, привлекая ее к себе... Она покорно исполнила его желание и мягко подалась ему навстречу, спеша одарить его теплом и нежною лаской.

С Руном вся она была исполнена напряженного ожидания, с Кеаном — блаженнейшего покоя. Она чувствовала тяжесть его тела, скольжение его брюха по ее спине; запах, источаемый его телом, становился все сильнее и сильнее. Его передние лапы лежали на ее плечах, она видела над собой его мордочку, чувствовала его тепло и силу. Она принадлежала ему, а он ей: его лапы были ее болью, его дыхание — ее стонами, его шерсть — ее шерстью, ее тепло — его жаром, ее мягкость — его радостью, ее глубины — его светом, его сила — ее силой, и их сила — ее светом...

— Ребекка, Ребекка...— шептал Кеан. Ее тело стало для него таким же большим и теплым, как его родная пещера; ей же его тело казалось таким же знакомым и безопасным, как вся ее система. Каждое их слово было вздохом, исполненным блаженства и любви, — как непохожи были они на все те слова, что говорились ими прежде! Два невинных крота в темноте норы... Если бы их радость была зримой, она походила бы на нежные лепестки лесных цветиков, на изменчивое отражение солнечных лучей в подернутом рябью пруду...

— Ребекка, о, Ребекка...— стонал Кеан.