— А можно я буду сегодня спать на диване, если я наказана? — складывает ручки на коленях.
— Нет, — недоуменно отвечаю я.
— Папа, да, будет опять спать на диване? — Аленка не отводит взгляда. — Он тоже наказан?
Теряюсь, что ответить.
— А за что?
Надо срочно придумать объяснение для Аленки, которая шепчет:
— Ты обиделась из-за того, что… ну из-за того, что… — она жует губы, — что не смог защитить от врагов? И теперь надо развестись?
Глаза Аленки темнеют страхом. Она вроде купилась на хитрость Глеба и Арса, но все равно боится.
Очень боится.
До застывших в глазах слез.
Я подхожу, сажусь перед ней на корточки и кладу руки на колени, вглядываясь в глаза.
— Некоторых врагов не предугадать, Ален. От них защищаться приходится уже после их подлости. Да, я на папу обиделась, но я его не разлюбила, — слабо улыбаюсь. — Да, он допустил серьезную ошибку и подставил нас под удар, к которому я была совершенно не готова. И, — выдыхаю, — мне надо признать, что он тоже этого всего не ожидал и сейчас старается защитить нас. А я кусаюсь в ответ, потому что… мне очень страшно.
Аленка тянет ко мне тоненькие ручки, обвивает ими шею и я на выдохе ее крепко обнимаю и прижимаю к себе.
— Мне тоже страшно, — сипит она. — Очень. Папа больше не будет тебе папой.
— Он мне и так не папа.
Аленка отстраняется, хмурится и кусает губы.
— Он мне муж, — улыбаюсь я.
— Ну да… и папа…
— Он ваш папа, а мне муж, — касаюсь ее щеки. — И любимый мужчина. Очень любимый, Ален. Он останется вашим папой, моим любимым мужчиной, но не мужем по документам. Но так надо, да?
— Да, чтобы дом не забрали и остальное… наше это наше…