— Мысли всякие бродят?
— Бродят. Дурацкие. Липкие.
— Ты рассказывай мне о них, — Глеб целует меня в висок.
— Вот прям обо всех?
— Да.
— Ты злиться будешь, — вздыхаю я. — Раздражаться.
— Меня злишь не ты, а то, что я тоже не могу вернуться в прошлое и все изменить, — шепчет Глеб. — Меня злит, что ты нервничаешь, а по сути я ничего не могу сделать.
— Ты можешь говорить со мной, — сжимаю его ладонь. — Вот сейчас говорим и мысли другими становятся. Хорошими. Мы не потеряли друг друга, доверились, не испугались…
— Говорить могу, — прижимается щекой к виску.
— Да, говорить, — отстраняюсь и заглядываю в его лицо. — И тогда, когда тебе страшно. Тебе, Глеб. Все началось с этого. С того, что тебе стало страшно и ты ничего не сказал.
— Солгласен, — тяжело вздыхает он. — С такой же… — он осекается и через секунду продолжает с улыбкой, — герлфренд ничего нестрашно.
— Ну, какая я тебя герлфренд? — фыркаю я чувствую, как к щекам приливает румянец.
— Хочешь сейчас побыть леди-босс? — Глеб тянет меня к себе и целует в шею.
— Я больше не могу! — доносится крик Марка со второго этажа. — Я ничего не понимаю, что происходит!
Мы замираем, и я шепчу:
— Блин, у нас же дети.
— Точно, — вздыхает Глеб. — Дети.
— Этой книгой можно пытать! — рявкает Марк. — Я думал это ужастик!
— Аленке вот страшно, — смеется Арс, и я слышу в его голосе злорадство. — Мы бы давно закончили, если бы ты так не психовал.
— Да я ничего не понимаю!