— Ты же моя радость, — прижимаю ее к себе. — Совсем старушка.
— Да, — печально вздыхает.
— Но самая любимая старушка.
Глеб и Арс несколько перекладывают удивленных Дениску и Данилку, которые с недоумением смотрят на них и хмурятся.
— Кручу-верчу… запутать хочу, — шепчет Арс и улыбается братьям. — Ага, а вы как хотели?
— Давай, — Глеб садится у подушек с младшими сыновьями. — Угадывай.
Марк разворачивается. Переводит взгляд с одного брата на другого, наклоняет голову то в одну сторону, то в другую и медленно выдыхает, указывая на Дениску:
— Денис Глебович… — переводит палец на Данилку, — Данил Глебович… — и замолкает.
Братья его улыбаются шире, сучат ножками и ручками и агукают.
— Да вы разные, — Марк хмыкает. — Обалдеть, — в изумлении смотрит на меня, — я их различаю.
— Ура! — Аленка вскидывает руки. — Различает!
Мы все замираем, когда Дениска с угрозой хныкает.
— Вот блин, — шепчет Арс, и гостиная тонет в двойном громком крике.
****
Не знаю, что за магия, но в Радике с каждым месяцем становилось больше Ярика и Любы. В криках, плаче и даже мимике он перенимал у них все, что мог. Хмурился, улыбался, морщил нос, вздыхал.
Каждый раз, вглядываясь в его лицо, я пыталась увидеть в нем Глеба или Надежду, но не видела. Находила Ярика и Любу. Он смотрел на меня в ответ тем взглядом, с которым Ярик наблюдает за дракой куриц в курятнике, и со снисходительностью матери сосал соску в коляске.
Однажды мне показалось, что пухлощекий и румяный Радик даже закатил глаза и после этого я перестала выискивать в нем что-то от Глеба.
Это не его сын.
Это сын Ярика и Любы, к которым однажды поздним вечером ввалился Юра и кинул на стол пакет с деньгами.
Пастух любит и ценит деньги. И разбрасываться ими не в его характере.