Развод. Ты предал нашу семью

Люблю.

Он уже давно перестал быть для меня любовником или даже мужем. Он стал за эти годы кем-то большим.

Я так хочу его возненавидеть, преисполниться презрением и отвращением, но не могу.

Это Глеб.

Мой Глеб.

Он — моя семья. Но, возможно, в нем нет ко мне такой глубокой привязанности, которую не изничтожит измена.

Я буду захлебываться в крови и боли, но чужим человеком Глеб для меня никогда не станет. Да, она извратиться, но ее не вырвать.

— Нина, — голос у Глеба хриплый и надтреснутый, — любимая…

— Что ты наделал… — рубашка на его груди мокрая от моих слез. — Глеб… — меня опять трясет в потоке истерики, — я не вывезу всего этого… я не смогу…

Я отстраняюсь и всматриваюсь в его глаза, которые покраснели, а в уголках застыли слезы.

— Прости меня, — он обхватывает мое лицо руками. — Прости…

А затем он меня целует, но это не страсть, которая требует близости и сплетения тел, а желание почувствовать, что твой человек рядом, что он все еще материален.

И я его не отталкиваю, не вырываюсь, потому что я тоже хочу почувствовать его присутствие.

Мы — неправильные.

Я — неправильная женщина.

И люблю я Глеба неправильно, на разрыв.

— Прости меня, Нина…

Он целует мое лицо и руки, и касаюсь его щеки, заглядывая в глаза:

— Но ведь мое прощение ничего не решит.

Он сам это понимает, как и то, что я простила, раз не стала скрывать то, что я забеременела.