Развод. Ты предал нашу семью

22
18
20
22
24
26
28
30

— А я тебя не возьму, — не подумав, говорю я.

— Твое дело, — скалится в улыбке.

— Ты решил все начать за нового с молодухой? — едко спрашиваю я. — Так и скажи. Что тут разыгрываешь карту благородства?

— Да ни одна молодуха мне так не изнасилует мозг, как ты, — шипит Глеб. — Если и начну с нуля, то гордым и одиноким орлом, чтобы бывшая чокнутая жена восхитилась моим упрямством.

— И про птенчика от юной голубки из туалета ты подзабыл.

— Заткнись, Нина, — рычит Глеб, и его глаза вспыхивают. — И я тебе это говорю с большой любовью и уважением. А теперь иди спать, — поскрипывает зубами. — Тебе сейчас важно высыпаться.

Глава 21. Не натягивается шкурка

— Да я у тебя разом стала неадекватной истеричкой с пузом, да? Здорово ты все перевернул, — говорю я после минуты молчания. — К бомжам рвалась? Ты про того избитую женщину, которая лежала на тротуаре и все проходили мимо, а я решила, что ей нужна помощь? Да, не в брендовых шмотках она валялась.

Выдыхаю и сжимаю кулаки:

— А про накормленного ребенка что-то ты упустил самое важное. После этого я учила маму прикладывать малыша к груди, — злым шепотом продолжаю я. — И мне были благодарны, Глеб, потому что внезапно кормить дитё тоже целая наука. Это вам мужикам на всех кругом наплевать.

Сердито щурится.

— А бабульки тогда говорили об умерших мужьях, — цежу я сквозь зубы. — Вспоминали знакомство с ними. Да, это грустно, что человек стареет, а потом еле передвигается и вспоминает о молодости, в которой он любил.

Медленно выдыхаю:

— И плакала я рядом с тобой всегда, потому что доверяла тебе, потому что не боялась быть дурой, — делаю паузу. — Удобно устроился, нагулял ребенка, а мне теперь и слова не скажи, потому что буду истеричкой. Ты вынуждаешь меня молчать, чтобы не оказаться в твоих глазах идиоткой, но это не я пришла к тебе с новостью, что залетела по-пьяне от молодого парня.

— Нин, прекращай.

— А я не буду прекращать, — чеканю каждый слог, — И если я такая дура, что же ты не боишься оставить мне свой бизнес? Меня невозможно контролировать, как ты сказал. Как-то не сходится.

— Я просто хочу, чтобы ты сейчас прекратила качать лодку! Нина! — повышает голос, а затем сжимает переносицу.

— Только вот за нашей лодкой следует другая, Глеб, и та, которая в ней сидит, усиленно гребет веслами! И что с разводом, что без, эта лодочка не исчезнет! Ты предлагаешь мне ее игнорировать! И еще смеешь со мной разговаривать в ультимативном тоне! Заткнись и помалкивай, пока я тут думаю, что делать! И вот теперь я все переверну с ног на голову, мой хороший. Тебе развод нужен, чтобы по-тихому и без лишних моих истерик жить на две семьи. А если я буду истерить, то ты просто слиняешь, потому что я тебе сожрала мозг, истеричка такая. И все оставляешь мне, чтобы обрубить мои возмущения, ведь какой ты благородный, етить-колотить! Мне твое благородство ни в одно место не уперлось!

— Согласен, — Глеб вздыхает и откидывается на спинку стула, скрестив руки на груди. — Перевернула так перевернула.

— И если я захочу, — щурюсь на него, — то буду пузатой истерить, плакать и выносить тебе мозг, потому что имею полное право. Потому что в остальное время я понимающая и мудрая! И именно я сейчас склеиваю чашку нашей семьи, которую ты, мерзавец, разбил, чтобы у тебя была возможность из нее выпить. Но, может, мне не склеивать и раздробить все в крошку? А после выкинуть тебя из нашей лодочки в озеро, и греби, козел ты такой, к молодой и зубастой. Вот она точно не будет над старушками плакать и над избитыми женщинами в грязной одежде. И никому не станет помогать. Может, это то, что тебе и надо? А?