Мисс Маркленд исчезла за калиткой. Корделия была рада ее уходу: ей не терпелось заняться изучением коттеджа. Здесь все произошло, здесь и начнется для нее настоящая работа.
Что там говорил Шеф? «Приступая к осмотру здания, ведите себя так, будто вы пришли в деревенскую церковь. Сначала произведите обход. Посмотрите, как все выглядит снаружи и изнутри, заключения делайте потом. Спросите себя, что вы увидели, а не что ожидали или надеялись увидеть. Значение имеет только увиденное». Наверное, он любил деревенские церкви, и это, безусловно, говорит в его пользу. Это наверняка была подлинная цитата из Дэлглиша. Сам Берни реагировал на любые церкви, городские и деревенские, с наполовину суеверной настороженностью. Корделия решила последовать мудрому совету.
Первым делом она направилась к спрятавшемуся в разросшейся изгороди деревянному туалету, повернула задвижку и заглянула внутрь. Там было очень чисто, как после ремонта. Она потянула цепочку, и из трубы, к ее облегчению, с шумом вырвалась струя воды. На двери висел моток туалетной бумаги, рядом в целлофановом мешке лежали ровные листочки бумаги. Молодой человек определенно отличался аккуратностью. В притулившемся к туалету ветхом сарае стояли мужской велосипед, старый, но в приличном состоянии, большая канистра белой эмульсионной краски с плотно пригнанной крышкой, чистая кисть в банке из-под варенья, корыто, вытряхнутые мешки и набор садового инвентаря. Все сияло чистотой и было либо аккуратно прислонено к стенам, либо развешано на гвоздики.
Пятачок перед фасадом являл разительный контраст с остальным участком. Здесь Марк и не пытался совладать с доходящей до пояса травой, заполонившей и клумбы, и дорожку. Окна первого этажа полностью заслонял густой вьющийся кустарник с черными колючими сучьями, которые оживляли мелкие белые цветочки. Парадная дверь почти не открывалась, так что посетителю пришлось бы протискиваться в нее бочком. По обеим сторонам от нее стояли, как часовые, деревца с покрытыми пылью листьями. Живая изгородь из бирючины была здесь высотой в человеческий рост. По обеим сторонам от дорожки виднелись разбитые одинаковые клумбы, обложенные большими круглыми камнями, выкрашенными белой краской. Теперь же камни эти закрывали буйные сорняки, а на клумбах не оставалось ничего, кроме вконец одичавших розовых кустов.
Оглядывая напоследок весь сад, Корделия приметила среди травы что-то красочное. Это была смятая страничка из иллюстрированного журнала. Она разгладила ее и обнаружила фотографию обнаженной девицы, повернувшейся голым задом к камере и демонстрирующей пышные ягодицы, контрастирующие с высоченными сапогами. Она бесстыдно улыбалась через плечо приглашающей улыбкой. Ее длинному мужеподобному лицу не могло придать привлекательности даже искусное освещение. Корделия взглянула на дату вверху страницы. Журнал был издан в мае. Выходит, журнал, или по крайней мере эта страница, очутился здесь как раз при Марке.
Она застыла с фотографией в руке, пытаясь понять, почему та вызывает у нее такое непреодолимое отвращение. Конечно, это вульгарная непристойность, но не более постыдная, чем все то, что можно лицезреть в Лондоне на каждом углу. Она сунула фотографию в сумочку – как-никак вещественное доказательство – и тут же почувствовала себя так, будто подхватила заразу. Вдруг мисс Маркленд оказалась проницательнее, чем ей хотелось думать? Не позволила ли себе она, Корделия, попасть в духовный плен к умершему юноше? Вполне возможно, что эта фотография не имела к нему никакого отношения: ее мог обронить случайный посетитель. Но как хорошо, если бы она вообще не попадалась ей на глаза!
Она обошла коттедж кругом и сделала еще одно открытие. Ее взору предстал небольшой колодец диаметром фута в четыре. Над ним не было крыши, однако отверстие было плотно закрыто тяжелой деревянной крышкой, обитой жестью. Крышку крепил к деревянному обручу колодца висячий замок, который, несмотря на ржавчину, оказался вполне прочным. Кто-то позаботился, чтобы дети или бродяги не провалились случайно внутрь.
Настало время обследовать само помещение. Сначала кухня – маленькая комнатка с выходящим на восток оконцем. Стены свежевыкрашенны, большой стол, занимавший почти все пространство, покрыт новой клеенкой. В тесной кладовке хранилось полдюжины банок пива, банка мармелада, кусок масла и заплесневевший шмат ветчины. Здесь, на кухне, Корделия обнаружила источник неприятного запаха, который она почувствовала, лишь только переступила порог. На столе стояла опорожненная всего наполовину бутылка молока, рядом валялась смятая крышечка. Молоко уже давно прокисло. На краешке бутылки надолго застыла жирная муха, неспособная прервать пиршество. На краю стола высилась керосинка с двумя конфорками, на одной из которых стояла массивная кастрюля. Корделия взялась за тяжелую крышку, и та внезапно приподнялась, выпустив на свободу густой, отталкивающий дух. Корделия взяла из ящика стола ложку и помешала варево. Скорее всего это когда-то было рагу. Кусочки позеленевшего мяса, похожие на обмылки картофелины, и остатки каких-то овощей плавали в отвратительной жиже. Рядом с раковиной стоял ящик из-под апельсинов, в котором хранились овощи. Картофель позеленел, лук пророс и сморщился, морковь размягчилась. Здесь никто не убирался и ничего не трогал. Полиция забрала труп и нужные ей вещественные доказательства, но никто – ни члены семейства Марклендов, ни родственники или друзья юноши – не позаботился о том, чтобы наведаться сюда и убрать жалкие остатки угасшей молодой жизни.
Корделия поднялась по скрипучей лестнице на второй этаж. Здесь располагались две спальни; одной из них не пользовались многие годы – об этом свидетельствовали сгнившие оконные рамы, осыпавшийся потолок и свисающие мокрыми клочьями обои, на которых когда-то красовались розочки. Во второй, более просторной комнате спал Марк. Здесь стояла стальная койка с волосяным матрацем, спальным мешком и сложенным вдвое валиком, выполнявшим роль подушки. На столике у изголовья оставались две свечи, приклеенные к потрескавшейся крышке собственным воском, и коробок спичек. Вся одежда Марка помещалась в одном шкафу: ярко-зеленые вельветовые брюки, пара рубашек, свитеры и один костюм. Чистое, но невыглаженное нижнее белье лежало свернутым на верхней полке. Корделия пощупала свитеры. Все четыре были связаны умелыми руками из толстой шерсти. Все-таки был кто-то, кто проявлял о нем заботу. Интересно, кто?..
Корделия ощупала костюм в поисках карманов и их содержимого. Ее добычей стал всего лишь тонкий бумажник из коричневой кожи, лежавший в левом нижнем кармане пиджака. Она нетерпеливо подбежала с находкой к окну, надеясь, что ее глазам предстанет хоть какой-то ключ к разгадке – письмо, имена, адреса, личная записка. Но в бумажнике не обнаружилось ничего, кроме двух фунтовых банкнот, водительских прав и карточки донора, выданной кембриджской станцией переливания крови. У Марка была резус-отрицательная кровь группы «В».
На выходящем в сад незанавешенном окне стояла полка с книгами: несколько томов «Новейшей истории» кембриджского издания, томики Троллопа и Харди, полное собрание Уильяма Блейка, школьные хрестоматии – Вордсворт, Браунинг, Донн, две книжечки по садоводству. Подборку завершал молитвенник в белом кожаном переплете с резной латунной застежкой, к которому хозяин определенно то и дело возвращался. Книги вызвали у Корделии разочарование: они не открывали ей ничего, кроме самого поверхностного среза его вкусовых пристрастий. Если он избрал отшельничество для того, чтобы заниматься, писать или философствовать, то его экипировка была на диво скудной.
Самый интересный предмет в комнате находился на стене, над кроватью, – небольшая, всего в девять квадратных дюймов, картина, выполненная маслом. Корделия вгляделась в нее повнимательнее. Художник определенно принадлежал к итальянской школе конца XV века. На картине изображен молодой монах с тонзурой, перелистывающий лежащую на столе книгу. На удлиненном лице читалась крайняя степень сосредоточенности, глаза с тяжелыми веками, казалось, сверлили текст. За его спиной в распахнутом окне открывался изумительный вид. Корделия подумала, что такая красота не может наскучить. Это был тосканский пейзаж с увенчанными башнями крепостными стенами, обсаженными кипарисами, быстрым серебрящимся потоком, красочной процессией с хоругвями и запряженными в плуги волами. Она догадалась, что художник стремился продемонстрировать контраст между двумя мирами – миром интеллекта и миром действия, и попыталась вспомнить, где она видела подобную живопись раньше. Товарищи – так Корделия мысленно называла вездесущую когорту революционеров, повсюду сопровождавших ее отца, – обожали обмениваться весточками в картинных галереях, и Корделия часами бродила среди картин, дожидаясь момента, когда неприметный посетитель ненадолго задержится рядом с ней, чтобы о чем-то предостеречь или что-то сообщить. Эти уловки всегда казались ей детским и излишне театральным способом поддержания связи, но в галереях было по крайней мере тепло, и ей доставляло удовольствие рассматривать картины. Вот и сейчас, глядя на маленькую картину, она испытала схожее чувство радости. Наверное, картина нравилась и ему. Неужели он наслаждался и той вульгарной фотографией, которую она подобрала в саду? Что же больше отвечало его наклонностям?
Завершив осмотр, она сварила себе кофе, воспользовавшись пакетиком из его запасов и его керосинкой. Затем вынесла из гостиной стул и уселась с чашкой на коленях, подставив лицо жарким лучам. Она почувствовала себя счастливой, расслабленно вслушиваясь в тишину и жмурясь от яркого солнечного света. Но одновременно она знала, что настало время для выводов. Она осмотрела коттедж, следуя рекомендациям Шефа. Что же она узнала о погибшем? К каким пришла заключениям?
Он был помешан на чистоте и порядке. Его садовый инвентарь аккуратно хранился в укрытии в образцовой чистоте. И в то же время он бросил копать, не дойдя всего двух футов до конца грядки; оставил торчать в земле вилы; небрежно скинул у двери ботинки с налипшей землей. Прежде чем наложить на себя руки, он сжег все свои бумаги, но не вымыл за собой чашку из-под кофе. Он приготовил себе на ужин рагу, но не притронулся к нему. Овощи для рагу чистились заранее, возможно, и накануне, но само блюдо явно предназначалось для вечера. Кастрюля оставалась на плите и была полна до краев. Разве кто-нибудь скажет, что он готовился разогревать еду, оставшуюся после прежней трапезы? Выходит, он принял решение свести счеты с жизнью уже после того, как поставил кастрюлю на огонь. Зачем же готовить себе еду, раз съесть ее уже не представится возможности?
А разве может быть, чтобы здоровый молодой человек, придя домой после часа-другого тяжелой работы на земле, чтобы полакомиться поспевшим блюдом, впал вдруг в состояние скуки, горечи, тоски и отчаяния, единственным выходом из которого остается самоубийство? Корделия помнила моменты, когда она чувствовала себя глубоко несчастной, однако ни разу не случалось так, чтобы подобное состояние овладело ею после добровольных физических упражнений, наградой за которые должна послужить дымящаяся тарелка. И почему именно чашка кофе – та самая, которую забрала полиция? В кладовой было пиво; если он почувствовал жажду, почему не открыл баночку пива? Это наиболее быстрый и логичный способ утоления жажды. Никому не придет в голову, страдая от жажды, варить и пить кофе, тем более перед едой. Кофе пьют на сытый желудок.
А если предположить, что в тот вечер у него были гости? Вряд ли это был кто-то забежавший по дороге просто перекинуться словечком. Визит имел для Марка какое-то значение – недаром он бросил работу, не вскопав последние два фута. Наверное, посетитель был приглашен в коттедж. Он, как видно, не любил пива – может быть, это была женщина? Посетитель не собирался оставаться на ужин, но все же пробыл в коттедже достаточно долго, чтобы выпить кофе. Может быть, дома его самого ждала вечерняя трапеза. Он не получил приглашения откушать в коттедже заранее, иначе зачем им было начинать вечер с кофе и почему Марк работал в саду так долго, вместо того чтобы переодеться к приходу гостя? Итак, визит был неожиданным. Но почему всего одна кофейная чашка? Марк наверняка составил бы своему гостю компанию или же, если бы не хотел кофе, открыл для себя банку пива. Однако ни пустой банки из-под пива, ни второй чашки в кухне не было. Тогда, может быть, чашку вымыли и убрали? Но чего ради Марк стал бы мыть всего одну чашку, когда их было две? Разве для того, чтобы скрыть факт прихода гостя в тот вечер…
Кофейник на кухонном столе оказался почти пустым, бутылка молока – тоже наполовину опорожненной. Нет сомнений, что кофе с молоком пил не один человек. А вдруг это необоснованное и опасное заключение? Гость мог наполнять свою чашку несколько раз.
А если предположить, что вовсе не Марк старался скрыть факт посещения коттеджа посторонним лицом в тот вечер? Вдруг вовсе не Марк вымыл и убрал вторую чашку? Вдруг это сделал сам гость, стремясь уничтожить следы своего присутствия? Только зачем ему было делать это, раз ему невдомек, что Марк собрался расквитаться с жизнью? Корделия рассерженно встряхнула головой. Ерунда! Гость ни за что не стал бы мыть чашку, пока рядом находился живой и здоровый Марк. Следы своего присутствия он стал бы заметать лишь в том случае, если бы Марк был к этому времени уже мертв. А если это так, если Марк повис на крюке еще до ухода гостя, то разве это можно назвать самоубийством? Мысль, приобретавшая очертания в глубине ее подсознания, сперва бессмысленная кучка букв, внезапно вытянулась в короткую строку, и перед ее глазами впервые предстало налитое кровью слово – УБИЙСТВО.
Корделия посидела на солнышке еще пять минут, допила кофе, ополоснула чашку и повесила ее на крючок в кладовой. Затем она направилась к островку травы, где оставила свой «остин-мини», радуясь, что инстинкт подсказал ей сразу спрятать машину от взоров обитателей усадьбы «Саммертриз». Аккуратно работая педалью сцепления, она медленно поехала вниз по улице, озираясь по сторонам в поисках места для парковки. Оставить машину прямо у коттеджа значило оповестить всех о своем присутствии. Если бы до Кембриджа было ближе, она могла бы воспользоваться велосипедом Марка. Без машины ей не обойтись, но, где ее ни поставь, она вызвала бы ненужные подозрения.
Ей сопутствовала удача. Проехав ярдов пятьдесят, она увидела зеленую поляну перед выездом на поле и маленькую рощицу. Рощица имела весьма сумрачный вид. Было трудно поверить, что на этой искореженной земле могут расти цветы, что среди этих кривых стволов у них хватает духу показываться на свет. Земля в рощице была усеяна старыми сковородками и кастрюлями, здесь же покоился остов тачки и вконец проржавевшая газовая плита. Рядом с согбенным дубом сливалась с землей кипа истлевших одеял. Однако миниатюрный автомобиль Корделии кое-как заехал на эту импровизированную свалку. Какое-никакое, а укрытие. Если не забыть запереть все двери, это будет для него более надежное место на ночь, чем где-нибудь рядом с коттеджем. Ночью, решила Корделия, машину никто не заметит.
ebooksa