Я взял пару методичек, напечатанных уже новым шрифтом, и подал царю. Тот попробовал почитать:
– Странное дело, вроде не нашим письмом написано и буквицы на вид чужие, но пару раз прочтешь – и вроде понятно все. Ладно, Щепотнев, доволен я твоими делами, а когда лекари в мое войско пойдут, совсем хорошо будет.
Ко мне подошел Антоний и тихо спросил:
– Сергий Аникитович, а что ты с листами этими будешь делать Священного Писания?
– Владыко, так что с ними можно делать – вестимо, будут лежать и ждать своего часа, когда в книгу вставим.
– А-а-а… ну тогда ладно, – успокоенно протянул Антоний.
«Интересно, – подумал я, – чего он ожидал – что я скажу, что с этими листами мы в нужник пойдем?..»
В это время нашу беседу прервал архимандрит, который сообщил, что скромная монастырская трапеза уже готова и он приглашает всех откушать чем бог послал.
Да уж, это, конечно, была очень скромная трапеза – пожалуй, и у Иоанна Васильевича было немногим богаче. Расстарался отец Кирилл. Единственное, что отличало монастырскую трапезу, – не было на столах никакого вина. А так столы ломились от блюд. Хлебосольный хозяин усадил всех за стол, это было достойным завершением трудного для меня и для него дня.
Домой я попал довольно поздно. Но Кошкаров, который сегодня сопровождал меня весь день, уходить не собирался.
– Сергий Аникитович, хоть уже темно, но надо поговорить. Надумал я тут дело одно, обсудить бы…
Я тяжело вздохнул и пошел с ним в его флигель. Сонный Гришка открыл нам дверь.
– Ну что там парень наш, живой еще? – спросил Борис.
Гришка закивал, начал крутить рукой перед нами.
Кошкаров перевел эти жесты:
– Говорит, что седня в ноги кидался ему, живота просил не лишать. Вот пусть посидит, поплачет в темнице, а то как православных извести отравой – так не плакал.
И после этих слов с неодобрением посмотрел на меня.
Когда уселись за столом, Гришка закрыл за нами дверь и сел около нее на лавку.
– Думал я долго, Аникитович, – сообщил Кошкаров, – и вот что надумал. Придется нам Захарьина-Юрьева на живца ловить.
– Это как, Борис, ты делать собираешься?