Личный лекарь Грозного царя

22
18
20
22
24
26
28
30

– Борис, как бы сегодня на усадьбу нападения не было!

– Не думаю, – ответил, нахмурившись, мой начальник безопасности. – Захарьины еще не совсем из ума выжили, понимают, что мы беречься будем. Но что сегодня спать нам нельзя – это точно.

Еще минут через десять раздался топот – это бежали стрельцы из числа патрулей по ночной Москве. Увидев наши факелы, они перешли на шаг и вскоре остановились, чтобы удостовериться, кто тут находится. Я объяснил ситуацию десятнику. Несколько человек отправились за телегой, чтобы отвезти убитых в Разбойный приказ для разбирательства. Крестик Кошкаров отдавать стрельцам даже и не подумал, только подмигнул мне, чтобы я молчал про него.

Мы молча доехали до усадьбы, настроения никакого не было. Оставив покойника на слуг, я пошел в дом. Ирина сразу почувствовала мой настрой и молча стояла рядом, пока я раздевался. Ужинали мы вчетвером – ко мне зашел Тихо Браге, он был бодр и весел, у него все было отлично, нанятая артель восстанавливала усадьбу, и в скором времени он надеялся на переезд уже в свои апартаменты. С Иоанном Васильевичем у него также все складывалось неплохо. Не знаю, какой он составил царю гороскоп, но перстень с яхонтом говорил, что гороскоп тому понравился. Однако вскоре Браге заметил мою мрачность и не преминул спросить о причине. Мы с Кошкаровым переглянулись, и я ответил:

– Не исключено, что сегодня на нас может быть нападение.

Ира ахнула, и ее глаза заблестели:

– Сергий, ты что говоришь, это правда?

– Ира, ну чего здесь такого, как будто не знаешь, как это бывает.

Моя жена стала серьезной, слезы исчезли, лицо ее приняло жесткое выражение, какого я еще у нее не видел, она резко встала:

– Знаю, Сергий, вы ужинайте, а я пойду на женскую половину – мне надо всем дать распоряжения приготовиться к осаде. Сейчас печи снова растопим – смолу да кипяток готовить. Посмотреть надо на крышах, не замерзла ли вода в чанах, и песку прибавить.

С этими словами она исчезла в коридоре.

Борис посмотрел на меня, и в его глазах я увидел одобрение.

А я сидел и думал: «Вот времена, ни вопросов – что, как, почему; есть опасность – и к ней надо быть готовым. В моей первой жизни я таких женщин не встречал».

Тихо Браге что-то спросил. Я посмотрел на Кошкарова:

– Датчанин спрашивает – можно ли ему со слугами принять участие в бою, если он будет?

– Борис, скажи, что мы еще не уверены, что нападение будет сегодня, но если это случится, то пусть он решает сам, что делать, а я не против его участия.

После ужина я вышел во двор, Кошкаров ушел к своим подчиненным раздавать инструкции, обычно уже пустое к этому времени подворье сейчас напоминало муравейник. Но никакой паники, все бегали с деловым видом, шума почти не было. На крыше разбивали уже достаточно толстый лед в емкостях с водой, дворня в очередь передавала туда полные ведра. Неожиданно ворота открылись, и несколько вооруженных воинов ушли в темноту. Я пошел туда. Кошкаров стоял, задумавшись, глядя на закрывающиеся ворота.

– Борис, ты куда людей отправил? – спросил я.

Вместо ответа он показал на чернеющий на фоне звездного неба силуэт колокольни Варваринской церкви.

– Видишь, единственное место, откуда можно прицельно стрелять. А им из луков только навесом можно бить. Наши сейчас на колокольне устроятся, их оттуда до утра не вышибить. А захарьинским ведь надо будет все быстрее сделать: ежели за час не успеют нас положить, то здесь от стрельцов не протолкнуться будет. Понимаешь, то, что ты сегодня Никите Романовичу в Кремле сказал, это для него пугало небольшое, торопиться с тобой он не стал бы, может, посмеялся про себя над молодым да продолжал каверзы строить. А вот то, что вечером случилось, – это его сынок, скорее всего, постарался, отца не спросив. Они сейчас еще не знают, что с черкасами этими случилось. А ведь от тех-то ниточка прямая к ним. Да, еще вспомнил я с крестиком убитого, Мартынко Заруцкий – это известный днепровский атаман, а ведь в церковь здесь ходил, православного изображал. Веру дедовскую предал, тьфу, анафема на него.