Альфа и Омега. Книга 2

— И все-таки ты не меняешься, — мягко профырчал он, повернувшись ко мне лицом и окатив меня такой сногсшибательной нежностью, что у меня закружилась голова, и, не сдержавшись, я подскочила на ноги, придерживая простыню у груди.

— Нужно ехать как можно скорее, да? Я тогда соберу наши вещи. Возьмем наши рюкзаки, в них все должно поместиться, мы же… Насколько мы поедем? — Я остановилась, перестав мерить нашу комнату длинными взволнованными шагами и бросив на альфу вопросительный взгляд. — И… куда? — Последнее я добавила тише, вдруг осознав, что вообще не знаю, где живет его отец.

— В Зеленый город, — отозвался Йон, откровенно любуясь мной и тем, как мое тело, пойманное в силки сумерек и фонарного света, льющегося в окно, просвечивает сквозь хлопок простыни.

— Зеленый… — Я немного растерялась. — Я думала, он живет где-то здесь, разве нет?

К некому моему стыду, я вдруг осознала, что никогда не спрашивала Йона о том, где он родился. Я знала всю нелегкую историю его детства и слишком быстрого взросления, но из-за того, как она была рассказана, мне и в голову не приходило, что события могли развиваться где-то в другом месте.

— Жил раньше, — кивнул мой альфа. — Но после того как я перестал нуждаться в его опеке и пошел своим путем, отец решил перебраться на природу, подальше от этих шумных улиц. Я бывал у него всего дважды, но, мне кажется, он выбрал отличное место для того, чтобы встретить старость.

Зеленый город — моей первой ассоциацией с этим местом был школьный учебник природоведения за третий класс. Фотографии его гор, лесов и озер занимали целые развороты, и мне кажется, что где-то в глубинах моей памяти все еще жил список редких птиц, что встречались в том районе, потому что учительница зачем-то заставила нас выучить его наизусть и отвечать у доски по памяти. Я никогда не была в этом городе, и сама идея о том, что те пейзажи, что так волновали и будоражили мое детское воображение, могут существовать где-то за пределами матовых плотных страниц учебника, казалась невероятно захватывающей. Я слишком привыкла к стенам и рутине Дома, к улочкам нашего трущобного квартала и тому, что моя жизнь была ограничена строгим набором обговоренных и закрепленных маршрутов. Но сперва встреча со Стоунами, а теперь настоящее путешествие в город родом из моего детства — все менялось, преображалось и разрасталось, и я не могу сказать, что была против. Страх перед резкими переменами сгладился и истаял в моей душе за эти месяцы, а возможность увидеть что-то новое вместе с Йоном наполняла меня поистине детским восторгом, и я, каюсь, не вполне отдавала себе отчет в том, что причиной для этой поездки стали не самые веселые новости.

Обсудив все еще раз, собравшись и получив добро от Ории, мы смогли отправиться в путь уже на следующий день. О том, что произошло со мной, и о Стоунах мы больше не говорили, хотя я предчувствовала, что этому разговору еще настанет свой черед. Йон определенно меня услышал и семена моих слов упали в плодородную почву — оставалось только ждать, пока они прорастут и дадут всходы. Я знала, что если мой альфа что-то для себя решит, переубедить его будет почти нереально, и могла лишь надеяться, что смогу принять его решение, каким бы оно ни было.

Медвежонок просился поехать с нами, но Ория наотрез отказалась отпускать еще и его. По ее словам, он был слишком ценным кадром и его долгое отсутствие — поскольку Йон прямым текстом сказал, что не знает, когда мы сможем вернуться — негативно бы сказалось на бизнесе. Признаюсь, прощание далось нам нелегко. Он так долго обнимал меня на крыльце Дома, словно надеялся каким-то образом слиться со мной воедино или намертво прицепиться, как детеныш коалы к спине своей мамы, чтобы незамеченным все-таки отправиться с нами.

— Ты будешь мне звонить, сестренка? — почти жалобно спросил омега, когда мы наконец расцепились.

— Конечно, буду, — подтвердила я, привычным жестом взъерошив его светлые локоны и оставив по паре крепких поцелуев на его гладких мальчишеских щеках. — Ты всегда в моем сердце, а я в твоем, так?

Он расстроенно кивнул, сейчас менее всего похожий на взрослого, каким иногда пытался притворяться, и я даже пожалела, что у меня в кармане не завалялось какого-нибудь леденца или тянучки, чтобы всучить ему на прощание. Понятия не имею, откуда у меня вообще взялся этот порыв, но почему-то мне казалось, что это сделало бы наше расставание менее горьким.

— Есть у тебя эта раздражающая привычка, — отметил Йон, когда я в третий или четвертый раз обернулась, чтобы помахать стоявшему на тротуаре у Дома Медвежонку рукой.

— Какая? — немного смутилась я, отчего-то решив, что речь пойдет о моей излишней сентиментальности.

— Привязывать к себе окружающих. Тебя очень просто полюбить, Хана Росс, а потом и вовсе — подсесть на тебя, как на шоколад или крабовые чипсы, — проговорил он, качнув головой и легонько сжав мою руку, которую привычно держал в своей. — И вот наступает такой момент в жизни, когда вдруг осознаешь, что без тебя все становится каким-то… не таким. Более сложным, серым и скверным. И пресным, если уж проводить аналогии с едой.

— Ты меня смущаешь, — пробормотала я, как всегда краснея и отводя взгляд. — Не такая уж я и хорошая, ты преувеличиваешь.

— А я что, сказал, что ты хорошая? — тут же парировал Йон. — И в мыслях не было. Я просто сказал, что ты умеешь нравиться другим и создавать иллюзию того, что без тебя им становится хуже.

— Значит только лишь иллюзию? — уцепилась за его слова я, почти не всерьез размышляя, стоит ли на такое обижаться.

— Все могут прожить без всех, — уверенно кивнул он, а потом, уже тише, добавил куда-то в сторону: — Как будто я собираюсь делиться своим шоколадом со всеми подряд. Пусть свой себе ищут.

Мои губы, почти помимо моей воли, растянулись в широкую довольную улыбку, и я, потянувшись к нему, на кошачий манер потерлась головой о его плечо.