— В каком смысле? — не понял Йон, убрав злосчастную коробку на верх шкафа, откуда у меня с моим ростом ее едва ли получилось бы достать. Впрочем, учитывая, что он был против, я все равно не собиралась этого делать.
— Не знаю, когда ты сам… контролируешь свое удовольствие, когда… сжимаешь его так сильно и так уверенно, в этом есть что-то такое первобытное и очень сексуальное, — отозвалась я, обняв его за шею и прижавшись всем телом. — Раньше меня это не заводило, но, когда это делаешь ты, у меня какие-то совсем другие реакции.
— Вот как? — улыбнулся уголком губ он, инстинктивно втягивая носом мой усилившийся запах. — А что еще тебя заводит?
— К сожалению, почти все, что ты делаешь, — вынуждена была с легким вздохом признать я. — За некоторыми гигиеническими исключениями.
— Хочешь сказать, я несексуально сижу на горшке? — не упустил случая подколоть меня мигом развеселившийся альфа.
— Тебе вроде двадцать один год, а ведешь себя иногда как детсадовец, — фыркнула я, наморщив носик. — И шутишь на том же уровне.
— Но ведь мои шутки тебя заводят, правда? — уточнил он, гладя мою спину и иногда спускаясь ладонями ниже.
— В случае с горшком не сказала бы, — помотала головой я, не собираясь сдаваться так просто. — Тебе стоит поработать над шутками ниже пояса.
— Мое любимое место работы, — ухмыльнулся он, а потом, подхватив меня под бедра, уронил на кровать, и мы оба буквально утонули в мягкой взбитой перине, словно ухнув в кучу тополиного пуха. — Приступим прямо сейчас?
И хотя я в самом деле ощущала себя исключительно вымотанной, отказать ему у меня, как всегда, не вышло. Поначалу меня немного смущала и останавливала мысль о том, что мы в доме не одни и что наши запахи, даже если мы ведем себя тихо, выдают нас с головой, но через какое-то время это совершенно вылетело у меня из головы.
— Кажется, твой отец больше нуждался в обществе сына, чем в помощи по дому, — проговорила я позже, когда мы, насытившись друг другом, лежали в темноте и слушали, как по саду разливаются соловьиные трели. Моя голова уютно уместилась у альфы на плече, и он рассеянно водил пальцами по моей обнаженной и чуть влажной от пота спине, рассылая по ней волны приятных мурашек.
— Да, мне тоже так показалось, — со вздохом признал Йон. — Он мог бы просто сказать, что соскучился, а не… устраивать всю эту драму. Он всегда был крепким, я поэтому так и испугался, когда он сказал, что не может сам себя обслуживать и что ему нужна помощь. Я думал застать его прикованным к постели, а не… чувствовать себя идиотом, которого уложил на лопатки древний старик.
— Он не такой уж древний, — с улыбкой возразила я. — Молодость живет не в теле, а в душе, в глазах. И если судить так, твой отец моложе многих моих знакомых, кто еще даже толком морщин себе не заработал. И, как бы там ни было, я все равно не жалею, что мы приехали. Думаю, нам обоим была нужна возможность куда-то сбежать от… всего.
— Да, — согласился альфа, и в этом коротком слове прозвучала вся тяжесть тех решений, что нам необходимо было принять по возвращении домой. — Будем считать, что у нас отпуск. В конце концов, мы это заслужили, разве нет?
Я не могла не согласиться.
Наша жизнь в доме Дугласа довольно быстро обрела свой однозначный распорядок, который выстроился на следующее утро после нашего приезда и с тех пор почти не менялся. Утром Йон и его отец занимались ремонтом, пока я наводила уют внутри, ходила по магазинам или готовила что-то нам на обед. Мой альфа отыскал где-то в закромах своих старых вещей кассетный плеер, который, к нашему удивлению, даже все еще работал, и так в мою жизнь снова вернулась музыка. Конечно, выбор был не столь велик, и некоторые музыкальные пристрастия Йона-подростка вызвали у меня больше нервного смеха, чем понимания и одобрения, но нашлось несколько неплохих сборников — в том числе записанных им самостоятельно, — которые мне пришлись очень по вкусу. Слушая их, я всегда пыталась вообразить его тем пятнадцатилетним парнем, который отчаянно искал свое место в мире и пытался понять свою природу, которая так жестоко подшутила над ним, сделав альфой, но лишив одного из главных инстинктов, определяющих их сущность. Когда я погружалась в эти мысли, то мне всегда безумно хотелось оказаться рядом с ним в то время. И сказать, что все будет оправдано и что у всего есть причина. Даже, возможно, у того кошмара, в который превратилось его детство. Причина, конечно, спорная, но стал бы он таким сильным, смелым и стойким, если бы всего этого не произошло? Я не знала, достойно ли было соизмерять тяжесть чьих-то испытаний с тем, какой опыт они, благодаря этому, получили и как изменились, но старалась себя убедить, что это единственный способ примириться с прошлым и отпустить его.
После обеда Дуглас обычно запирался у себя в кабинете, где занимался своими делами, а мы с Йоном шли гулять. В первый день нашего пребывания в Зеленом городе мы отыскали дорогу на озерный пляж, куда отправлялась освежиться добрая половина местных жителей. Вода еще не успела как следует прогреться, поэтому там почти никто не купался, но многие заходили по щиколотку или просто прохлаждались у воды, спасаясь от майского зноя. Я заметила, что Йон не может долго просто сидеть на месте, ему быстро становилось скучно. Поэтому обычно мы гуляли вдоль берега, останавливаясь только для того, чтобы перекусить или сделать пару кадров на старенький пленочный фотоаппарат, который тоже нашелся среди его старых вещей. Альфа признался, что ему с юности нравилось фотографировать, но он никогда не воспринимал это как серьезное увлечение, скорее как хобби, чтобы отвлечься от насущных проблем. Он много меня снимал, хотя я тщетно пыталась убедить его, что совершенно не фотогеничная и что он зря тратит пленку. Он отвечал, что я просто не смотрю на себя его глазами, а потому не представляю, насколько я красивая.
Домой мы возвращались через небольшой местный рынок, где иногда покупали что-то к ужину — например, приправы, коих в доме Дугласа была целая кухонная полка. К тому времени, как мы приходили, отец Йона обычно уже заканчивал с приготовлением ужина и мы садились за стол. Каждый раз это было что-то особенно вкусное и не всегда даже идентифицируемое в общем вареве. Дуглас был поклонником разного рода пряных рагу, супов и запеченного мяса, и все это получалось у него просто фантастически. Со временем я наловчилась незаметно отдавать Йону остатки своих порций, не решаясь признаться щедрому повару, что в меня столько просто не влезает — а если влезет, то через пару месяцев его сыну станет куда труднее поднимать меня на руки. За ужином мы обычно много говорили. Хозяин дома рассказывал о своей юности, о службе в Церкви и разных забавных и трогательных историях из того периода.
Когда он заговорил об этом в первый раз, то, думаю, мы все ощутили некоторое напряжение, повисшее в воздухе, и на то были свои причины. Нам понадобилось несколько подобных вечеров, наполненных разговорами ни о чем, прежде чем мы наконец рискнули заговорить о том, что было на самом деле важно.
— Когда в прошлом году Йон обратился ко мне за помощью, я столкнулся с весьма… недвусмысленным сопротивлением, — признался Дуглас, нахмурившись и переплетя пальцы обеих рук. — Все знали легенду об истинной связи и были не прочь пересказать ее, но стоило мне начать задавать вопросы более конкретного толка, рты и двери тут же закрывались. Я тогда написал несколько писем своим старым знакомым из разных приходов, но только один из них прислал мне какой-то более или менее внятный ответ. Остальные либо ничего не знали, либо… умело притворялись, что ничего не знали. Мне еще тогда показалось это странным, но я ничего не мог поделать. Я не был уверен, что стоит продолжать давить и что я таким образом не сделаю только хуже.
ebooksa