Игра в марблс

– Вы так и не ответили на мой вопрос! – сердито попрекнула я его, все еще вытирая губы. Теперь я ни за что не уеду без ответа, а лучше бы и шарики вернуть. Тогда эта поездка будет не зря.

Лупер покосился на меня с некоторым удивлением, гаечный ключ снова появился у него в руке.

– Я забрал коробки в гараже Микки, остановился на обочине, посмотрел, чего там. Ничего интересного, так что я снова их заклеил и отвез в Дублин. – Он пожал плечами, ничуть не смущаясь. – Бумаги да детские игрушки, мне это ни к чему. Я себе ничего не взял. Поищите в другом месте.

И я ему поверила. Ему бы мозгов не хватило прочесть каталог. Это ведь целая книга, а он, наверное, в жизни не держал в руках книгу. И тем более он бы не сообразил, как увязать этот список и хранившиеся в коробках шарики. Человек, выбравший два самых дорогих предмета из коллекции, потратил немало времени, изучая список и шарики, это не сделаешь за пару минут торопливого обыска на обочине. Взяли самые дорогие – значит, пришлось прочесть весь каталог, ведь список выстроен не по цене, а по видам марблс.

– Дело того стоило? – подмигнул он. Я гневно развернулась и зашагала к машине. – Помог я вам? – крикнул он вслед.

Я включила зажигание и поехала домой. Да, помог.

Шарики присвоил не Лупер. Их не было в коробке, когда он забирал вещи из гаража Микки. Теперь я в этом абсолютно уверена. И их не было уже тогда, когда коробки прибыли к Микки. Значит, нужно копать глубже. Вернуться на год в прошлое. А то и дальше.

12

Луник

– Фергюс, нам пора! – весело говорит нянечка Ли, входя в мою палату с широченной улыбкой во все лицо.

Она всегда улыбается, на щеках у нее две глубокие ямочки, прямо-таки лунки для марблс – обычные шарики туда, пожалуй, не поместятся, но миниатюрные войдут идеально и даже не будут выпирать. Это молодая девушка, деревенская, из Керри. Все поет, а смех ее доносится от сестринского поста до моей палаты в глубине коридора. Я и так всегда в хорошем настроении, но она поднимает настроение еще выше, выше, того гляди, пробью потолок, как Чарли пробил стеклянный свод шоколадной фабрики. После нелегких физиопроцедур – а у меня их множество – она неизменно является с улыбкой на лице, с чашкой исходящего паром кофе и кексом. Она сама печет кексы и всех угощает. Если б она так обихаживала своих дружков, говорю я ей, от них бы отбою не было, а то она все одна и вечно рассказывает мне об очередном неудавшемся свидании.

Симпатичная девочка. Похожа на Сабрину до мальчиков – как пошли дети, она всегда на взводе, еще бы, трое проказников. Ни один разговор у нас с ней не доходит до конца, довольно часто даже фразы обрываются на полуслове. Стала еще более чокнутой, чем прежде, а ведь была умненькая, не хуже Ли. Всегда усталая, к тому же толстеет. Моя мать была крепкой, как старый башмак, самую чуточку размягчалась, выпив больше стаканчика бренди, а такое с ней случалось разве что пару раз в год. Тощая была как палка: гоняясь за нами, семью оглоедами, она после родов быстро избавлялась от живота. Может быть, если бы я знал маму до того, как она родила нас, я бы и в ней заметил перемену: может быть, она была беззаботной девчонкой, а жизненные заботы и тяготы материнства ее этого лишили. Ведь я и сам немало изменился. Теперь я в больнице. Но не могу представить себе маму беззаботной, даже на фотографиях она выглядит напряженной, жесткой. Родители стоят руки по швам, не соприкасаясь, мрачные лица строго анфас – видимо, это считалось наилучшим ракурсом. Но есть одна фотография, которую я всегда держу при себе: мама на пляже, в Шотландии, а сфотографировал ее папа. Она устроилась на полотенце, кругом песок, откинулась назад, опираясь на локти, лицо приподнято навстречу солнцу, веки сомкнуты. Она смеется. Не сосчитать, сколько раз я всматривался в эту фотографию, гадая, над чем она смеется. Поза сексуальная, провокационная, хотя мама, уверен, ничего такого не имела в виду. Хэмиш, совсем маленький, сидит у ее ног. Наверное, она смеется над какой-нибудь проделкой сына или папа что-то сказал, и потому она вышла такой на этом фото. Конечно, странно держать при себе фото, где родная мать выглядит сексуальной, психотерапевты нашли бы, что сказать по этому поводу, но мне она поднимает настроение.

А когда я представляю себе Сабрину, то вижу нахмуренное, вечно озабоченное лицо.

– Будем смотреть кино в 3D? – спрашиваю я Ли, намекая на ее смешные очки.

– У меня и для вас есть, – отвечает она, вытаскивает из кармана очки и протягивает мне. – Надевайте.

Я надеваю очки, высовываю язык, и она смеется.

– Сегодня солнечное затмение, Фергюс, вы не забыли?

– Не думаю, чтобы я это забыл, поскольку не помню, чтобы мне об этом говорили.

– Идеально чистое небо, ни облачка. Говорят, место для наблюдения у нас не самое лучшее, по радио все время сообщают, куда лучше поехать, чтобы все увидеть, но это же солнце, уж конечно, его видно, откуда ни смотри. Я напекла кексов на всех. Ванильных кексов. Хотела сделать шоколадные, но Фидельма, новая моя соседка, помните, я вам про нее рассказывала, нянечка из Донегола, свинья этакая, слопала все батончики «Кэдбери» из холодильника, – негодует Ли. – Четыре батончика, пребольших. Теперь я по всей квартире наклейки леплю: «Не трогать», «Не есть». Мне на нее смотреть и то противно. А помните про плазменный телевизор, который я забрала у соседа, он его выбросить хотел? Она понятия, на фиг, не имеет, как им пользоваться, все время хватает не тот пульт. Застукала ее, когда она в экран тыкала пультом от газовой плиты.

Мы оба расхохотались. Она любит поворчать, но не зло, а прикольно, с улыбкой, и голос сильный, напевный. Приятно слушать, словно птичка расчирикалась под окном в солнечный майский день. Она продолжает свой рассказ, помогая мне пересесть с кресла на коляску. По большей части за мной ухаживает Ли, а в ее свободные дни приходят другие, к ним гораздо труднее привыкнуть. Некоторые тихие, держатся уважительно или думают о чем-то своем, что там у них в жизни происходит, другие слишком властные, командуют мной так, как мама распоряжалась в детстве. Грубых нет, но нет у них и того умения, что у Ли. Она знает, как заболтать меня, и то, что мы делаем с ней вместе, вроде как и не происходит. Замечательно, когда так поступает женщина, которой приходится подтирать тебе задницу и мыть твои яйца. Другие молчат, и тогда я отчетливо все сознаю. Том, мой сосед, терпеть не может Ли. «Она хоть когда-нибудь умолкает?» – бурчит он, и так громко, что она конечно же слышит, но ей это не мешает. Но Том есть Том, у него главная радость в жизни – на что-нибудь пожаловаться.