— Какая есть, — пожал я плечами.
— Так тебя зрения лишило?
— В общем-то, да…
— Эва, не повезло тебе, паря. Как же тебя так угораздило-то?
— Да вот, от взрыва землёй зацепило.
— Бедолага… Ну, ты проходи, не стой в дверях. Располагайся. Только, — он осёкся. — Э-э, то есть, погоди! Сейчас я встану, и помогу.
— Да не надо. Я сам, спасибо, — отмахнулся от предложения.
Под взглядами раненых бойцов прошёл к свободной койке и, сев на неё, посмотрел вокруг. Привычные белые стены, белёный потолок и играющий в ветвях деревьев повеса-ветер за окном. Почти всё точно так же, как и в моём родном времени, с той лишь разницей, что я не там, а тут, и сейчас идёт самая ужасная за историю человечества война.
Обратив внимание, что на стоящем рядом с моей кроватью стуле лежит газета, взял её в руки. Это оказалась «Правда», выпущенная пару недель назад.
Читать совершенно не хотелось, и, в общем-то, делать этого я и не собирался. Газету же взял просто для того, чтобы хоть как-то погасить неловкость первых минут адаптации, когда попадаешь в чужой коллектив. Ведь сейчас внимание всех пятерых пациентов госпиталя было приковано исключительно к моей персоне. Я это прекрасно видел через тёмные очки, в то время как раненые не могли увидеть направление моего взгляда.
Чтобы отвлечься, пробежался по заголовкам газеты.
«Великая дружба народов». «От Советского Информбюро». «Двенадцатидневная операция». «В боях и маршах». «Трудящиеся предлагают создать фронт обороны». «Крупные волнения в Югославии». «Напряжённое положение во Франции».
Прочитав последний, хмыкнул и вернулся на первую страницу.
В этот момент мне показалось, что вокруг установилась буквально звенящая тишина, нарушаемая лишь дальними звуками артиллерийской канонады. Поднял глаза, и посмотрел на удивлённо разглядывающих меня больных.
— Я что-то не то сделал? — повернулся я к усачу.
— Да нет, не то что бы… Только нам сказали, ты слепой совсем, — ответил тот замявшись. — А ты, вроде как, видишь. Как же так?
— Я не слепой. Это мне просто очки такие выдали. Чтобы на свету глаза не слезились. Мне пока на свет яркий смотреть нельзя, сразу в крота превращаюсь.
— Ах, вот оно как, — облегчённо вздохнул тот усмехнувшись. — То-то я смотрю — слепой, а читает! Тогда давай знакомиться, — и вновь хохотнув, стал представлять соседей по палате. — Этот, что у окна — красноармеец Никита Белов. Этот, что напротив, он — красноармеец…
Раненый продолжил представления, постоянно произнося перед фамилией слово красноармеец, а я задумался. Для моего уха, слово красноармеец звучало немного непривычно. Казалось, что я нахожусь не в 1941 году, а почти на четверть века ранее, во времена Великой Социалистической революции. Именно с революцией у меня ассоциировалось слово красноармеец и казалось, что в этом времени оно уже давно было заменено на привычное слово — солдат.
Но на самом деле, это было совершенно не так. Сейчас, в этом времени, слово солдат фактически является ругательным. И тут дело не в том, что напавшие на нашу страну немецкие военнослужащие именуются солдатами, а в том, что слово солдат ассоциируется с прошлыми, дореволюционными, царскими временами. В связи же с тем, что сейчас культивируется совсем другая идеология и другой образ жизни, многое дореволюционное отметается и считается анахронизмом. Сейчас советские военнослужащие называются либо красноармейцами, либо военнослужащими рядового состава, либо бойцами Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА).
ebooksa