Шушики оживились, но остались на диване, где лежали в «гнезде» из пледов и подушек.
— Ваша Милость, вы очень давно нас не навещали! — укоризненно заявила Арина, задрав голову и глядя на меня снизу вверх. — У вас было много дел, да?
— Очень много. Но я выкроил время, чтобы вас повидать. Вы, наверное, тут скучаете?
— Ужасно! Можно нам куда-нибудь съездить? Пожа-а-алуйста! А то мы с ума сойдём!
Арина, наконец, отпустила меня и отступила на шаг. Глаша сделала книксен. Вид у неё был смущённый. Похоже, детская влюблённость ещё не прошла.
— Ты играла на пианино? — спросил я её.
— Немного.
— Что за произведение?
— «К Элизе». Это Бетховен. Я нашла в библиотеке сборник нот и разучиваю потихоньку.
— А мне приходится слушать эту нудятину! — тут же нажаловалась Арина. — Уже просто невыносимо.
— Я бы послушал. Ты не против? — обратился я к мелкой.
Та демонстративно вздохнула.
— Только если вам действительно очень хочется…
— Очень.
Я сел на диван, и Арина бесцеремонно пристроилась рядом, взяв меня за руку. Всё-таки, дети есть дети. К какому бы обществу не принадлежали. Бесцеремонность, которая вызвала бы раздражение и неприязнь со стороны взрослого человека, в них кажется очаровательной.
— Но я недавно начала, — сказала Глаша. — У меня пока плохо получается.
— Ничего. Это неважно. Мне хочется послушать. Это моё любимое произведение. Сыграешь для меня?
Чуть помедлив, девочка кивнула и села за рояль. Её руки на несколько секунд замерли над клавишами, взгляд впился в ноты, а затем она заиграла. Неуверенно и не особо чисто, но очень старательно.
Я слушал сначала рассеянно, однако постепенно звуки проникли в меня, и внутри зазвучала мелодия, которую я сотни раз слышал в детстве.
Отец был преподавателем по классу фортепиано, к нему приходили ученики, которые играли «К Элизе» целыми вечерами. А когда они уходили, он сам садился за рояль и показывал мне, как надо это делать. Тогда я испытывал к произведению Бетховена чувства, схожие с теми, которые описала Арина. Но потом многое отдал бы за то, чтобы ещё хоть раз услышать, как отец играет эту чудесную, проникновенную композицию. И сейчас мне казалось, что в ушах звучит не то, что извлекают из инструмента неловкие детские пальчики, а та самая мелодия, которой наполнял дом отец.