Я прекрасно знаю, что от приемной до Сашиного кабинета ровно двадцать восемь шагов, короткий стук в дверь и десятки ударов моего заполошно бьющегося сердца. А внутри трое мужчин с нечитаемым выражением лица и сияющий, словно начищенный медяк, Волков.
– Привет, Лиз, мы уже закончили, – довольно сообщает Александр и, пожав руку партнерам, провожает их до коридора.
Я даю себе слово не торопиться, не ставить на кон отношения с Аликом, ценить то, что имею, но проигрываю эту битву вчистую. Потому что не выжженная до конца привязанность разгорается с новой силой, а я нервничаю, как перед первым свиданием, четко продумываю будущие монологи и не следую воображаемому сценарию.
От голодного темнеющего Сашиного взгляда я робею и одергиваю до колен темно-бордовое гипюровое платье, ругаю себя за то, что не одела что-нибудь менее обтягивающее и провокационное. Я стаскиваю с волос резинку, растрепываю их пятерней, чтобы выглядеть, как Агилера на своей лучшей фотосессии, и тыльной стороной ладони вытираю с губ бесцветный блеск. Потому что в мозгу вертится фраза, однажды брошенная Волковым: «Что бы вы там ни думали, мужчины не любят есть помаду».
– Какая же ты красивая, а, – Александр останавливается сантиметрах в двадцати от меня так, что я могу чувствовать его мятное дыхание и древесный парфюм, моментально заполняющий легкие.
Пространство между нами трещит от внушительной дозы электричества, и я сама делаю шаг вперед, так и не научившись противостоять его притяжению. Гулко сглатываю, отчего начинает шуметь в ушах, когда Саша прикасается большим пальцем к уголку губ и неторопливо по ним ведет. Стирая то ли следы чужих поцелуев, то ли остатки косметики. Мое тело немеет и покалывает, когда Волков кладет ладонь на поясницу и придвигает меня так, что зазора между нами не остается. Дыхание становится рваным, перед глазами плывет, и я уже почти готова совершить еще одну глупость, когда с громким щелчком отворяется дверь.
– Александр Владимирович, я принесла отчет, – судя по внешнему виду Калугиной, она тоже планировала произвести впечатление на шефа. Ибо в сравнении с висящим на ней клочком белой ткани, с трудом прикрывающей бедра, мое платье можно назвать монашеским.
– Тот, который должен был лежать у меня на столе еще неделю назад? – ухмыляясь, уточняет Волков и прижимает меня еще ближе, хотя, кажется, что ближе уже некуда. В отличие от меня, присутствие посторонних, как и их мнение волнуют его не больше, чем шерифа беспокоят проблемы пресловутых индейцев. – Можешь выбросить в мусорку, сведения уже не актуальны.
С таким откровенным пренебрежением Анжелика справляется неплохо: прячет расстройство, если таковое имеется, и отправляет листы в стоящий на тумбе у входа шредер. Хлопает густыми пушистыми ресницами, практически достающими до бровей, и с холодной вежливостью интересуется.
– Что-то еще?
– Нет, иди, – Александр машет на нее свободной рукой и, шумно выдыхая, утыкается носом мне в плечо, шепча оттуда: – как же они заколебали! Лиз, мне нужно еще в Департамент заскочить, твой проект согласовать, а потом я свободен. Приезжай ко мне через два часа, сделаю обещанные отбивные.
Что бывает крайне редко, Волков видится уставшим и беззащитным, ну а я слишком слабовольна, чтобы отказаться от его предложения. Поэтому я переплетаю наши пальцы и захожу в приемную с высоко поднятым подбородком, игнорируя и сопящую Митину с низко опущенной головой, и косящую нам вслед Калугину.
Глава 18
Александр
... эмоция: нечто на грани гнева,
с толикой вожделения и каплей отчаяния.
«Ревность», — просветила меня Мелани.
(с) «Гостья», Стефани Майер.
Бюрократы из архитектуры выпили из меня все соки, поэтому домой я приезжаю измотанным. Нет, конечно, Рубенович все подписал и даже позвал в баньку на следующих выходных, настоящую, русскую, с веничками, как полагается. Но полуторачасовое ожидание на жестком стуле в тесной приемной с неровно покрашенными стенами никак не то, о чем я мечтал под конец рабочего дня.
До Лизиного приезда я едва успеваю достать мясо из морозилки и принять душ, так что иду встречать ее в одном полотенце. Она мечется смущенным взглядом по моему телу и закрывающему стратегически важные места куску ткани и так очаровательно краснеет, что я с трудом давлю подступающий к горлу смех. Вроде взрослые люди, а по-прежнему ведем себя как дети.