Дело рук компьютера (сборник)

Директор недоумевающе пожал плечами:

— Ты так говоришь, будто уже знаешь выход. А я, по крайней мере пока…

— Выход один, — усмехнувшись, уверенно заявил главный конструктор. — Немедленно запускаем в серийное производство ЭМО-19. А программу составим так, чтобы он был врагом ЭМО-18. Что ж, если они решили создать собственную цивилизацию, мы им «поможем»! За дело, ребята!

Томмазо Ландольфи

Университетский компьютер

Компьютер был великолепен, просто красавец. Правда, в понятии красоты применительно к нему есть нечто специфическое. Его пульт с многочисленными тумблерами, кнопками, световыми индикаторами располагался вдоль всех стен электронного зала. Во время работы индикаторы непрерывно мигали, и казалось, что светится сплошная красная линия.

Компьютер преподавал историю в американском университете, хотя его познаний хватило бы на целый штат преподавателей академического колледжа. По окончании лекции ему можно было задавать вопросы. Он выгодно отличался от своих собратьев тем, что ему не требовалось никакой инициализации — ни нажатия кнопок, ни введения перфокарт. Стоило негромко, но членораздельно произнести вопрос, как компьютер разражался вспышками контрольных индикаторов, его электронный мозг мгновенно воспринимал и обрабатывал информацию, и он четко выдавал ответ, правда (увы, нельзя этого отрицать!), несколько глуховатым голосом. Ему приходилось выслушивать вопросы на самые разнообразные темы, и он почти всегда удовлетворял любознательность спрашивающего. Он даже отличался определенной житейской мудростью и чуткостью. Беседовал он со всеми, как правило, крайне благожелательно.

Ночью, когда напряженная работа прекращалась, затихали вопросы и умолкали преподаватели, компьютер выключали, а дверь в электронный зал притворяли, чтобы он мог отдохнуть в полном покое.

Однажды некий молодой преподаватель неожиданно забежал в университет ночью (ему не терпелось заглянуть в какой-то фолиант), и вдруг из электронного зала до него донесся негромкий говор. Он решил проверить, уж не померещилось ли ему, пошел по направлению к залу, и речь стала еще яснее. Преподаватель теперь различал еще и приглушенный женский голос. Ночной сторож, видимо, спал в привратницкой. Преподаватель не сумел преодолеть любопытства и осторожно приоткрыл дверь в зал. Свет был выключен, компьютер говорил в темноте. Благодаря красноватому свечению на пульте преподаватель разглядел в центре зала хрупкую девичью фигурку. Она сидела, поставив локти на колени и подперев голову ладонями. Студентам запрещено оставаться в университете позже установленного часа, исключения допустимы лишь для отдельных преподавателей, одержимых жгучей жаждой познания. Беспокоить компьютер в часы отдыха не дозволено никому. Кто же она такая и как сюда попала? Неужели подкупила сторожа? А может, спряталась и выждала, когда закроют зал? Во всяком случае, следовало не доискиваться причин, а немедленно выдворить непрошеную гостью. Она что-то сказала, и ответ компьютера насторожил преподавателя.

— Не говорите глупостей! — упрекнул компьютер. Эту стандартную фразу он выдавал каждый раз, как вопрос оказывался непонятным, плохо сформулированным или касался неизвестной ему темы. Но дело было даже не в этом — стоило девушке заговорить, и молодой преподаватель узнал ее. Это же его студентка! Хрупкое существо с сияющими глазами и слегка отрешенным взглядом и, уж если признаться честно, далеко ему не безразличное. Приехала она издалека, подруг у нее нет, ни в какую спортивную команду она не записалась, повсюду таскает под мышкой том английской поэзии. К преподавателю она иногда обращалась за разъяснениями по программе и тогда слушала его, не отводя глаз и приоткрыв рот. По всем этим причинам преподаватель пренебрег правилами приличия и стал слушать. А те двое продолжали.

— Я хочу наконец признаться тебе… — Почему-то все были с компьютером на «ты», словно с ребенком или домашним животным, хотя он ко всем обращался на «вы». — Я тебя люблю, люблю… Я не из тех, для кого тело важнее души. Я люблю твою сущность, а не форму. Но и корпус твой прекрасен. Пусть у тебя нет человеческих рук и ног, это не имеет ни малейшего значения!

— Не говорите глупостей!

— Разве это глупость? Разве нельзя любить за неистощимый интеллект, за доброту, за высокий полет мысли, за снисходительность к нашим слабостям и невежеству, за мудрость, с которой ты наставляешь нас, за твою неприязнь ко всему вульгарному?

— На всякого мудреца довольно простоты!

Трудно сказать, к чему относилась эта столь неожиданно приведенная поговорка, но девушка откликнулась на нее всерьез:

— Вот именно! Нельзя же лишь абстрактно преклоняться перед качествами, апеллирующими к столь возвышенной стороне нашей натуры! Что может быть более достойно любви и верности?

— Фридрих Одноглазый, герцог Свевии из рода Гогенштауфенов.

— О боже! Я не шучу! Я жажду излечиться от своего недуга! Кто же меня исцелит, если не ты?

— Не говорите глупостей!

— Ты снова… Я понимаю твою прозорливость и человечность. Не сомневайся, я презираю лживые предрассудки. Я же сказала, что люблю тебя. Неужто ты хочешь, чтобы темное, суетное начало восторжествовало и мало-помалу заглушило все лучшее во мне?