Проспект пихает мне футболку обратно.
— Надень это, — говорит он. — Пока у тебя есть шанс. Сейчас середина чертовой зимы, чолита, ты замерзнешь до смерти, прежде чем Дорнан вернется.
Я натягиваю футболку через голову, и через несколько секунд его слова доходят до меня.
— Что ты сказал? — шепчу я.
Он просто смотрит на меня.
— Поторопись, няня. Нам нужно уйти отсюда.
Я отступаю, пытаясь уйти от иглы. Проспект поднимает руки в примиряющем жесте.
— Это чертово лекарство. Не дашь ей это сделать, я переверну тебя и воткну тебе в голую задницу. — Мои глаза расширяются, и это, кажется, его забавляет. — Я имею в виду лекарство. Черт, девочка, он действительно много сделал с твоей хорошенькой головкой.
Я закатываю глаза. Меня загнали в угол комнаты, и мне некуда идти.
Моя мать говорит тихо, ее слова лишены каких-либо эмоций.
— Тебе нужны антибиотики. Твой порез нагнивает.
Я протягиваю к ней руку и недоверчиво качаю головой.
— Это не порез, — говорю я со слезами в горле, сквозь тугой горячий комок горечи. Я вздрагиваю, когда она втыкает иглу мне в плечо и нажимает на поршень. Жалит. Сильно.
— Бл*ть! — кричу я, отдергивая руку.
Она пожимает плечами.
— Густое лекарство. Для него нужна большая игла.
Теперь мне хотелось бы, чтобы это был героин.
— Бл*ть! — повторяю я, массируя руку. Все мое плечо горит, напоминая о прививке от столбняка, которую мне пришлось сделать перед поездкой в Таиланд на пластическую операцию. Всего несколько месяцев назад. И это снова напоминает мне.
— Сейчас зима? — спрашиваю проспекта. — Какой сейчас месяц?
Он шевелит бровями.