Капитан Глеб признался, что не угадает.
— Это мой самый главный продукт — самогон, на лепестках розы настоянный! Ну, в лесу же видал, шиповник такой крупный растет, мы его тут все дикой розой называем. Жена с племянницами цветы эти обрывают, корзинами домой приносят, а я, вот, потом с ними экспериментирую! Ну, как? Вкуснятина?!
Действительно, из крупнокалиберной бутыли темного стекла вовсю несло качественным парфюмом. Пришлось поверить лесовику на слово, так как иного варианта, кроме лепестков внутри, Глеб себе даже и представлять не хотел.
За хлопотами как-то незаметно дождались из бани и своих последних. Вперемешку, розовые, распаренные, в полотенцах, простынях, и уже остывшие, степенные, граждане со смехом и гиканьем уселись за богатый стол.
Николас опять стал сильным и, совершенно случайно услышав смачный перевод Глеба, пожелал себе на вилку большой кусок копченой кабанятины.
Ирландский ботаник Дьюар кропотливо занялся составлением для себя салата из пяти сортов квашеной капусты. Моченым яблочком увенчав этот сугубо растительный натюрморт, маленький Стивен сразу же загордился и поднял в готовности свою рюмку. Немцы зверски терзали домашние свиные колбасы, запивая их сладкой брагой, а О"Салливан — о чудо! — отгоняя от своей тарелки горячий картофельный пар, потребовал лично для себя в качестве закуски симпатичных грибов-рыжиков, да побольше!
Обезвоженные в парилке организмы требовали жидкостей. Мощный аромат розового масла разносился по комнатам гостеприимного дома.
— Ты не отвлекайся на деликатесы-то особо, сейчас самая бдительность нам нужна. Помни, что мы все еще ответственны за наших пациентов. Ешь больше картошки, мажь масло…
— Зачем?
Все опасности казались смешному Бориске уже в прошедшем времени.
— Ты и сегодня мне нужен живым. Выпить немного можешь, если уж очень насядут коллеги с уважением, но только из рук Хиггинса — ему я теперь тебя доверяю.
Единогласно путешественники решили провести совместную фотосессию. Заподнимали стаканы и кружки, заобнимались, сверкая зарубежными улыбками. Капитан Глеб тоже сделал несколько кадров на свой аппарат. Выпили за хорошие ракурсы и за постоянную резкость объективов. Приятно закусили.
Энтузиазм чистых и разнежившихся в тепле мужчин сказывался на всеобщем поведении. Все прекрасно понимали, что эта волшебная ночь последняя в их настоящей походной жизни. Мелкие обиды, допущенные кем-то за эти дни, тут же, под каждый тост, прощались, исторические и национальные проблемы казались уже незначительными. Доброта укрыла изобильный лесной стол хорошим теплым покрывалом. Темными точками на белоснежности идеального блаженства выделялись только трое.
Справа от капитана Глеба, через двоих немцев, съежился на скамейке Тиади. Хмурый и бледный, бельгиец не пил вместе со всеми, только механически жевал ломоть вяленой рыбы и молчал.
Ян Усманцев не парился ни в первом заходе, ни со слабаками. Парень, хоть и сидел совсем рядом с Бадди, но на профессорские шутки и забавы реагировал вяло, уставившись тусклым взглядом в одну точку на стене. Глеб успел мельком заметить, как Ян приготовился вроде бы нервным рывком махануть стакан водки, но потом подержал его над столом, пропустил в нерешительности один тост и… поставил не выпитый стакан перед собой.
Бориска тоже расположился на широкой деревянной скамье как-то неуверенно, теребя обеими руками бахрому толстой скатерти.
— А ты чего в помывочную не ходил?
— Я потом, дома…
Тихий голосок и даже некоторый румянец свидетельствовали, что совершеннолетний парень Бориска все еще стесняется посещать общественные бани.
Общий разговорный гам стал постепенно распадаться на диалоги по интересам.