— Простите, мистер Вудс, — проговорил Крейс. — Только что прочитал забавнейшую вещь. Входите, входите.
Мы пошли тем же путем, что и предыдущим днем, — мимо ползучих растений, вверх по лестнице, через портего. И вновь оказались в гостиной — красной комнате, как называл ее Крейс. Все это время он продолжал смеяться своим мыслям.
— И впрямь что-то вас сильно рассмешило, — заметил я.
— Это уж точно, — подтвердил он, усаживаясь в кресло.
Крейс несколько раз глубоко вздохнул и наконец успокоился. Перед ним на столе лежали две книги — два заплесневелых издания в красных кожаных переплетах с золотым тиснением на корешках. Я прищурился, читая названия книг.
— Как видите, — сказал Крейс, беря в руки одну из книг, — я читал Томаса Кориата.
Я недоуменно посмотрел на него.
— Кориат? Не знаете? Это же автор вот этой самой замечательной книги, «Непристойности Кориата», — объяснил Крейс. — Он родился в Сомерсете, в начале семнадцатого века посетил Венецию и, по общему мнению, был немного буффоном. Говорят, он привез в Англию вилку. Как бы то ни было, в своей книге он рассказывает о восхитительно жутких кровопролитиях в Sala del Tormento, камере пыток во Дворце дожей.
— А-а, — протянул я, желая знать больше.
— Да, потрясающее чтение. Вы только послушайте. — Крейс положил книгу на колени и приготовился читать, но потом сказал: — Нет, сначала позвольте вкратце передать вам содержание. Узника приводят в камеру пыток, где он видит примитивнейшие приспособления — веревку и прикрепленный к потолку шкив. Но потом ему заламывают за спину руки, связывают и на веревке подвешивают к потолку, где он, слушайте, «терпит такие муки, что его суставы на некоторое время расчленяются». Вот что мне нравится в Венеции: красивый город, но слишком уж ненасытный до жестокостей. Вы не согласны?
Ответить я не успел.
— Конечно, так было раньше, — продолжал Крейс. — В прежние времена убивали зрелищно. Лужи крови и все такое. А что теперь? В лучшем случае, зарежут кого-нибудь. Обычно два мужика устраивают поножовщину из-за женщины. Банальней не придумаешь. Ну, еще бывает, что какой-нибудь «хозяин жизни» в бешенстве ударит свою жену чуть сильнее, чем нужно. Где в этом зрелищная ценность?
Пылкая речь Крейса развеселила меня. Я рассмеялся. Значит, вот как он решил приветить меня в своем доме.
— Кстати, к слову о Кориате… вы знакомы с теорией о том, что вхождение в обиход ножа и вилки способствовало снижению уровня убийств? — старик взглянул на меня.
Озадаченный, я покачал головой.
— Довольно интересная теория, хотя и немного примитивная, — заявил Крейс. — В тысяча девятьсот тридцать девятом году один швейцарский социолог опубликовал книгу, в которой в качестве основной идеи выдвинул тезис, что постепенное укоренение «светских» манер в обществе, в частности умение пользоваться носовым платком и есть не руками, а ножом и вилкой, обусловило его качественное преобразование в период со Средневековья до наших дней.
Крейс словно чеканил каждое слово. Было видно, что ему нравится читать мне лекцию.
— Сразу же после выхода в свет этой книги Германия вторглась в Польшу, и идеи швейцарца были позабыты. Только, кажется, в конце семидесятых его книгу вновь издали в Америке, и тогда люди, занимающиеся статистикой преступности, стали серьезнее относиться к его теории. В семнадцатом веке уровень убийств действительно упал, это факт. Но что явилось тому причиной? Стандартные предположения о том, почему люди совершают преступления, в числе которых называют рост городов, пропасть между богатыми и бедными, к семнадцатому веку не применимы. Рост городов и подъем промышленности начались гораздо позже, после того, как сократилось число убийств.
Я пытался следовать цепочке его рассуждений.
— Связано ли сокращение числа убийств с изменением психологического портрета общества, с тем, что в собственных глазах мы стали более утонченными, более цивилизованными? Если да, значит, Кориат виноват в том, что сегодня не совершаются изощренные убийства. Если бы история могла повторяться, я бы заколол его насмерть той его проклятой вилкой.
ebooksa