— Cosa? — Синьор Гондолини обратил на жену несколько раздраженный взгляд.
— Идеальную работу… для Адама. — Синьора Гондолини повернулась ко мне. — Не понимаю, как мне раньше это в голову не пришло?! — Она дважды глубоко вздохнула и продолжила: — Помнишь старого англичанина, которому часто помогала Мария?
Синьор Гондолини недоуменно смотрел на нее.
— Ну, ты знаешь… тот, что никогда не выходит из дому. Писатель… как же его зовут?.. Гордон… Гордон… Крейс. Точно. Тот, что много лет назад написал ту книгу и с тех пор — ни строчки.
Я видел, что Никколо по-прежнему не понимает, о чем так возбужденно тараторит его жена. Он считал, что со своей стороны выполнил условия сделки. Богатый человек, он успокоил свою совесть, откупившись от меня месячным жалованьем и предложением оплатить мне обратный перелет. Теперь он просто хотел избавиться от меня. Вне сомнения, мой убогий вид начинал раздражать его: я плохо вписывался в элегантную обстановку его дома.
— А разве мы с ним знакомы? — Синьор Гондолини нахмурил брови.
— Нет… я же сказала: он уже много лет не выходит из дому, — ответила его жена. — Но Мария говорила, что он… стареет, и ему нужен компаньон. Человек, который ходил бы в магазин. Выполнял его поручения. Убирал в доме. Вы могли бы это делать, Адам?
Говоря по чести, меня устроила бы любая работа, которая позволит мне остаться в Венеции. И я был заинтригован.
— Да, конечно. По-моему, это здорово, — заверил я синьору Гондолини.
Но вдруг выражение ее лица изменилось.
— Есть проблема? — осведомился я.
— Да, возможно, — кивнула она. — Связаться с ним проще всего через Марию. Но теперь мы с ней не в лучших отношениях. Как вы понимаете, она не питает к нам дружеских чувств, и я сомневаюсь, что она сюда вернется.
— Ну да, понятно.
— Но… я дам вам его адрес. Мария как-то записала нам его, чтобы мы навели о ней справки, хотя ты не помнишь, он нам ответил? — Никколо покачал головой. — Но вы все равно попробуйте ему написать. Не помню, чтобы у него был телефон.
Синьора Гондолини вышла из комнаты и вскоре вернулась с листом бумаги и авторучкой. Чернила оставляли на белом листе большие петли. Синьора Гондолини отдала мне листок, и я прочел адрес: Калле-делле-Челле, палаццо Пеллико. Должно быть, на лице моем отразилась растерянность, потому что она взяла карту и сказала:
— Давайте я вам покажу.
Возможно, мне это только почудилось, но я был уверен, что ее палец на карте города прочертил вопросительный знак.
Я не мог себя заставить вновь заселиться в тот дрянной отель, где я ночевал, и, по совету Гондолини, отправился в дешевую, но чистую гостиницу в районе Кастелло. Там мне предоставили номер — самый обычный, но, по крайней мере, я себя не чувствовал так, будто с меня слезает кожа. Распаковав вещи, я попросил листок бумаги и конверт и в маленьком баре написал затворнику Гордону Крейсу письмо с просьбой о работе.
Прежде чем я расстался с четой Гондолини, жена Никколо рассказала мне о короткой, но впечатляющей литературной карьере Крейса. Его первый и единственный роман «Дискуссионный клуб», опубликованный в шестидесятых, стал сенсацией. Книга получила огромное количество восторженных отзывов и была переведена на все основные языки мира. Издатели и читатели Крейса на всем земном шаре ждали выхода его следующего романа — он был una stella,[3] ни больше ни меньше, сказала синьора Гондолини, — но тот ничего нового так и не написал, во всяком случае, не издал.
Очевидно, с деньгами от продажи прав на экранизацию своего романа Крейс был достаточно богат и не имел нужды кормиться писательским ремеслом, однако странно, что столь страстный, амбициозный человек больше не желал видеть свое имя в печати. Возможно, ему больше не о чем писать, заключила синьора Гондолини. Или он просто исписался. А может, виной тому сердечные дела? Черные глаза синьоры Гондолини лукаво блеснули. Ее муж отвернулся, притворившись, будто не слышал ее слов.