— И скрепляют большой императорской печатью?
Виктор не ответил.
Найти полевика в Межевье — мероприятие сродни поискам швейного инвентаря в куче скошенной травы. Если городской полевик попадался на чем-то противоправном, с ним разбирались, как с любым другим жителем Гнездовска. Но если недомерок умудрялся сбежать в Межевье, к родственникам-свойственникам, оставалось только просить помощи у полянских общин. Стыдно признать, но силами стражи выцарапать жулика с бесконечно-одинаковых хуторов, пастбищ, огородов и скотных дворов было затруднительно. Поди вычисли, в какой именно деревеньке, у какого двоюродного деда скрылся подозреваемый. Полевики со стражей разговаривать не рвутся, от расспросов тут же превращаются в тупых крестьян, способных выдать только «не знамо ничаво».
Какое следствие, тут разве что войсковая операция с облавой даст результат. Да и то — уйдут тайными тропами через Мутные болота к колдовским озерам, ищи-свищи.
Старейшины полевиков это прекрасно понимали. А еще они понимали, что если всерьез разозлить власти, то Межевье получит и войсковую операцию, и пожженные поля, и прочие неприятности. Поэтому, если уж стражники желали с кем из сельских полевиков пообщаться, община обеспечивала явку, иногда — в компании дорогих и ушлых адвокатов.
Полянские общины Семёна не выдадут. Даже несмотря на то, что часть гнездовских старейшин очень обрадуется, если Сеня свернет шею и перестанет своей местью и войной за независимость портить нормальную торговлю.
Зато в Кошицком Межевье Семёна поддерживают… Но там для него стократ опаснее, тем более с ранеными племянниками.
Наверняка, фон Раух знает, где скрывается Семён. Виктор был готов об заклад биться — кавалергард в курсе. Но не скажет. Элегантно скривит губу и сообщит, что не имеет представления ни о каких полевиках. Кстати, надо бы показать фон Рауха Винсу, вдруг опознает заказчика убийства Шкипера. Не самый невероятный подозреваемый, если подумать.
И ведь не прижать его ничем! Дипломатический статус и кавалергардский аксельбант — забор покрепче древних твердынь. Не подобраться.
Что делать будем?
Полевиков искать будем, что ж нам остается.
Пока что единственная улика, которая может привести к Семёну — полкруга сыра, изъятого у хозяина дома, где Анна лечила полевиков. Ничего, на безрыбье и сыр сгодится.
На следующий день, как господин Любаву отшил, она из «Кота» сбежала. Наврала чего-то хозяйке, расчет взяла и фьють — нету у кухарки помощницы.
Агнешка заругалась, а что делать? Посетители-то ждут, всем обед подать надо — с завтраком Любава помогла, а дальше, говорит, сами справляйтесь. Тут-то Винс и понял, что пора повышения просить, из поломоев в поварята.
— Один бес, — пробурчала Агнешка. — На-ка, моркву меленько нарежь. Да мигом чтоб!
Винс закивал, фартучек повязал (Любава на него кружавчиков нашила, спороть надыть будет!) и кинулся приказ выполнять.
Так и пошло.
Поначалу повариха не шибко Винсу доверяла, косилась да присматривала. Потом бодрее дело двинулось. А уж как однажды Винс молоко разбавленное учуял — совсем своим человеком стал.
Про нюх Винса отдельный разговор должен быть. Он-то был уверен, что у всех так — каждая штука по-своему пахнет, как клумба с разными цветочками, ан нет, кто-то свежий борщ от позавчерашнего не отличает. Чудеса!
Может, без острого нюха и проще. Когда Винс по закоулкам скитался, он вонищи частенько башка раскалывалась. Кабы не чуял — вдруг не болело бы? Но тогда как пить дать траванулся б. Как иначе разобрать, гнилой кусок ты из выгребной ямы добыл или есть можно? То-то же. Везде есть этот… дуализм, во. Как один вояка-математик в книжке писал. Господин книжку с интересом читал и Винсу разрешил. Пацан ни слова не понял, но про «дуализм» запомнил, словечко диковинное. Ну да не о том речь.