– И уже никогда ничто не будет как прежде? Мне страшно представить, что вы двое увидите или сделаете. Я боюсь, что война сотрет улыбку с лица Коннора. Боюсь того, что случится со мной, пока я буду ждать вашего возвращения. Но вы ведь вернетесь, Уэстон, вы оба. Вы должны вернуться.
На меня накатило отчаяние. Я закрыла лицо руками и разрыдалась. Раздался скрип отодвигаемого от стола стула, потом Уэстон поднял меня на ноги и притянул к себе. Я уткнулась лицом в его рубашку, прижала сжатые кулаки к его куртке. Он гладил меня по голове, а я вместе со слезами выплескивала накопившееся в душе отчаяние.
– Прости, Отем, – прошептал он. – Проклятье, мне так жаль.
Всхлипывая, я вдохнула его запах – совсем как в то утро, когда по ошибке надела его футболку, – и у меня закружилась голова. Я вдыхала этот запах, пока слезы вдруг не превратились в сгусток сухого тепла, пронизавший все мое тело.
Уэстон меня обнимал. Я запрокинула голову, посмотрела ему в лицо и утонула в его океанских глазах.
Он поднял руки и большими пальцами вытер слезы на моих щеках.
Совсем как в том сне.
Уэстон обнимал меня так, словно я – самая величайшая драгоценность, которой он когда-либо касался своими заскорузлыми ладонями и ободранными костяшками. Он тяжело сглотнул, и его кадык дернулся над воротом черной рубашки. Потом он осторожно выпустил меня.
– Коннор просто напуган, – сказал он. – Я не оправдываю его, но, поверь, во всем случившемся нет его вины.
Я кивнула и глубоко вздохнула, вытерла слезы.
– Я закончила работу. Подвезешь меня до дома?
– Не могу. Я продал свою колымагу.
– За буханку хлеба?
Он усмехнулся уголком рта.
– Что-то вроде того. Как насчет пройтись пешком?
Итак, мы пошли домой пешком в сгущающихся сумерках. Я поежилась от зимнего холода, и Уэстон снял с себя куртку и накинул мне на плечи. Я зажмурилась, ощутив его опьяняющий запах и тепло тела, еще сохранившееся на внутренней стороне куртки. Открыв глаза, я посмотрела на Уэстона: он шагал рядом со мной, засунув руки в карманы.
«Он прекрасен. И напуган».
Я взяла его под руку, пояснив:
– Чтобы ты не замерз.
У Уэстона округлились глаза, он замедлил шаг, а потом вообще остановился.