Я закрыла глаза, позволив первым звукам проникнуть в мои кости, мышцы и сухожилия – я слушала мелодию всем телом. Когда Мариан Хилл запела первые строки, моя спина выгнулась на деревянном полу, и я растворилась: приподнималась на мягких словах и нежных нот фортепиано и словно возрождалась, когда звучал техно-бит.
Я забыла обо всем на свете, жила между нотами, от секунды к секунде, чувствуя только то, что хотела чувствовать, не думая и не останавливая себя. Позволила своему телу говорить за меня через музыку, и в его словах не было стыда. Никакого одиночества внутри.
Только я сама. Живая.
Я рухнула на колени и выгнулась назад, поднимая одну руку вверх и хватаясь за воздух, когда последняя нота растворилась в тишине.
Один удар сердца. Два.
Я смотрела сквозь несколько прядей, выбившихся из хвоста. Грег и Паула не отрывали от меня глаз, а затем склонились друг к другу, чтобы посовещаться. Капля пота скатилась по виску, и я поняла, что скручивающее чувство в животе исчезло. Мой пульс ускорился от танца, а не от нервов, и мне внезапно стало все равно, возьмут они меня или нет.
Но они взяли.
– У тебя… – Грег обменялся взглядом с Паулой, – настоящий дар.
– Редкий, природный талант, – добавила Паула.
– Спасибо, – выдохнула я. – Спасибо за такие слова.
Каким-то образом мне удалось не расплакаться.
– Вы уже ходили на какие-нибудь прослушивания? – спросил Грег.
– Я переехала сюда на прошлой неделе. Увидела объявление и сразу позвонила.
Они снова посмотрели друг на друга, в их глазах сквозило облегчение.
– Скоро состоится премьера, – сказала Паула. – И мы предпочли бы не проводить очередное прослушивание. Нам нужна полная отдача на репетициях, которые проходят каждый вечер, с шести до девяти вечера, а также во второй половине дня по выходным.
– Да, конечно. Но по понедельникам, средам и пятницам мне придется уходить раньше. Я должна быть в девять в другом месте. Но это недалеко отсюда, в пятнадцати минутах.
– Думаю, ничего страшного, – ответил Грег. – Если это нельзя отменить.
– Нельзя.
– Хорошо. Здесь не платят, – жестко добавил он. – Это дело любви всей жизни. Независимое произведение искусства, а не коммерциализированная упаковка из блесток и страз.