Да чтоб тебя… Именно поэтому Бобби на встречах не говорит, чем занимается.
– Я вас хорошо запомнила: лицо суровое, но голос добрый… – Женщина закуривает и смотрит на него сквозь дым. – Вы тогда сидели на игле?
– Пару лет назад? Да. – Он кивает. – Незадолго до того, как завязал.
– То есть ловили зависимых вроде меня, но при этом сами употребляли.
С некоторых пор Бобби старается не уклоняться от правды, какой бы неприятной она ни была.
– Да.
У входа в церковь только они вдвоем; остальные расселись по машинам и разъехались. Легкий ветерок шелестит листвой и треплет волосы. Издалека доносится гул юго-восточной магистрали – резкие гудки и грохот грузовиков.
Женщина внезапно приветливо улыбается:
– Вы задержали меня, но потом отпустили.
– Отпустил?
– Вы посадили меня в машину и повезли в участок. А по дороге спросили, кем я была до того, как подсела. Я сказала, что я не какая-нибудь опустившаяся наркоманка, у меня достойная работа…
– Вы социальный работник. – Бобби улыбается, припоминая. – У вас тогда была другая прическа.
– Да, волосы у меня русые, поэтому я их подкрашиваю. И перманент сделала.
– Вам идет, – машинально отвечает Бобби, и его тут же посещает желание прострелить свою тупую башку. «Вам идет…» Ну откуда это вылезло?
– Вы отвезли меня в клинику на Хантингтон-авеню, – говорит она. – Помните?
– Что-то такое было, да.
– Вы завели меня внутрь и сказали: «Ты еще можешь вернуться к своей настоящей жизни».
– И вам помогло?
– Не сразу, нет. Прошло еще полгода, прежде чем я решилась. Но сейчас я уже четыреста восемьдесят один день как чиста.
– Поздравляю.