И только потом — говорить.
Сначала возместить восемь лет почти успешного собственного притяжения к помощнице и только потом — говорить, говорить о том, что она мне нужна, как воздух!
Я же только о ней так долго думаю, только к ней жажду приблизиться и узнать еще больше. И так обидно становится, ну почему… почему я о ней почти ничего не знаю? Так мало… Она знает обо всем, а я о ней — обрывки какие-то. Потому что запрещал себе приближаться, держал дистанцию, отгораживался. Теперь хочу сломать эти стены, но… так хуево и стремно, что Виоле может не понравиться быть со мной. Все эти всплески, взрывы… Мы как на пороховой бочке.
Я хотел секса с ней и получил приговор “между нами только секс”. Крутой секс… Теперь я понял, что хочу большего, но Виола… обиделась.
Смертельно.
Но я же по горячим следам помчался, да? Ожоги после нашей последней ссоры и остыть не успели, как я погнался за ней.
Но дверь никто не открыл.
Я просил, я умолял, я кричал… Я грозился вскрыть эту чертову дверь и продолжал бы кричать до рассвета, если бы соседи не вызвали полицию.
Вот так…
Стыдоба кромешная. Меня воткнули в каталажку!
К обоссанным бомжам, шпане и проституткам, с которыми даже дышать одним воздухом опасно — там такие заболевания, что даже венерологу станет страшно…
В спешке я не взял с собой документы.
Так стремно…
Пришлось клянчить на звонок, чтобы кто-нибудь отозвался.
Виоле! Виоле позвоню… Она, моя умница… И тут я осекся.
Мне же всего один звонок разрешили. Виола на несколько сотен звонков моих не ответила, с чего бы ей ответить на этот?
Нет-нет…
Звонок у меня золотой просто, нельзя разбазаривать его на обиженную красавицу, которая ушла в глубокий игнор.
Ирина с мамой? О нет, спасибо… От их помощи только хуже становится.
Мама пообещала Ирине тепленькое местечко, если она справится со своей задачей. Сестра, мечтающая работать в теплых краях, живо взялась за дело и так старательно, что даже перестаралась!