Каждый охотник

Он стоял в самом центре группки молодежи и ел гамбургер, его челюсть ходила вверх и вниз, пока он жевал. Майка почувствовала привкус говядины и ржаной булки, зерновую горчицу, жареный бекон – ему было вкусно, он отдыхал, и ей тоже захотелось кусочек этого ощущения.

Она вернулась в тело блондинки как раз в тот момент, когда он все понял.

Татьяна Олегович приблизилась со спины, бесшумно выхватила бургер и, откусив от него под улюлюканье молодежи, швырнула на землю. По всему телу Майки разлилось блаженное ощущение тепла: карамелизованный лук и листья салата оказались сочными и яркими на вкус.

Самбо понадобилось всего мгновение. Он сделал легкое движение головой, словно проводил какую-то странную экспертизу, и молнией метнулся прочь, выскользнул со Златоустинского на узенькую забитую машинами Маросейку, рванул к церкви Космы и Дамиана, свернул в Старосадский, вывернул на Хохловский, притормозил у Покровского бульвара и направился в сторону Курской. Все это время, в точности повторяя рисунок его движений, Татьяна Олегович тенью следовала за ним.

Около усадьбы Дурасовых, в которой уже много лет располагалась «Вышка», они на секунду замерли, татуированный оглянулся, сверкнув золотисто-желтой радужкой волчьего глаза, и грудь Майки обожгло звериное тепло: он был всего в двух шагах от нее, он снова был рядом – и чувство ликования, необъятной благодарности за это тело, за эту погоню, за эту жизнь наполнили ее сердце.

Но голод Татьяны Олегович тоже был почти физически ощутимым, и прежде чем прыгнуть на крышу следом за Самбо, Майка будто со стороны увидела под ногами полыхнувшую жилку узенького бульвара, забитого красно-желтой кровью автомобильных фар, а потом блондинка вышвырнула Майку из своего тела обратно в реальность ее такой темной, знакомой квартиры, и все закончилось.

Серость и холод окружающего мира обрушились на нее с мощью падающего небоскреба – она свесила ноги с кровати на пол и приложила ладони к щекам. Ее слегка потряхивало от возбуждения, желудок болел, как будто и правда недавно вырвало.

Реальность всего только что произошедшего была неоспорима, и тем не менее, вот же она – не на крыше, а всего лишь у бабушки дома, сидит в своей комнате, на своей кровати, а за окном на фоне синего неба раскачиваются привычные провода.

Поскрипывая досками пола и не включая свет, она прошла на кухню, вытащила из ящика высокий ребристый стакан, налила в него воды из чайника, накапала 15 капель корвалола, достала таблетку фенибута и сделала глоток. Тук, тук – глухой отрывистый звук все не прекращался, как будто строители ночь напролет возводили какой-нибудь безликий серый шпиль неподалеку от их дома. Тук, тук. Груша скользнула под ее ногами, и нежный пушок кошачьего хвоста пощекотал лодыжки.

– Что ты, девочка? Спать, иди спать.

Майка присела на корточки, чтобы погладить кошку, которая с жадным любопытством обнюхала ее пальцы, видимо, пропахшие корвалолом, и встала, не в силах успокоиться и отдышаться, положила руку на грудь, взглянула за окно.

При мысли о том, что где-то там на крыше Татьяна Олегович и татуированный остались вдвоем, тело пронзила странная боль. Тук, тук… А может быть, это просто стучало и никак не могло успокоиться ее сердце. Быть блондинкой, быть зверем, который знает только одно – радость охоты, оказалось гораздо проще, чем быть самой собой в бесцветном, сером мире, где нет родителей, но есть холод и боль в желудке как единственное ощущение, связывающее с реальностью. Но и не быть блондинкой тоже было хорошо, потому что чужие эмоции и чувства больше не примешивались к ее собственным и не мешали думать.

«Господи, пусть только он останется жив, пожалуйста, пусть только он останется жив», – думала Майка. Она дотронулась ладонью до своего разгоряченного лба, пытаясь унять внутренний жар, и уперлась руками в широкий кухонный подоконник. Ее сердце зашлось при мысли о том, что могла с ним сделать блондинка – слишком много ярости было в ее сердце.

Она подумала, что ее сейчас вырвет, отошла от подоконника и наклонилась над раковиной, но в желудке было совершенно пусто, и тогда она выпрямилась и снова повернула голову к окну. Перед ее глазами раскинулся ночной город – сизый, мигающий огоньками, и все, чего ей хотелось, так это поглотить его, выпить до дна, притянуть к себе башенки и здания, чтобы найти, обнаружить тех двоих, которые удалялись от нее все больше.

Кружилась голова, и, прислушиваясь к громкому стуку своего сердца, Майка вернулась в постель, улеглась под одеяло и, чтобы отвлечься, потянулась к телефону на прикроватной тумбочке. Экран засветился мягким голубоватым светом, был почти час ночи. Но когда она быстро ввела код и зашла в телеграм, под иконкой рыжей все еще горела зеленая точка. Агата тоже не спала. Майка выдохнула и начала набирать сообщение: «Помнишь татуированного из метро? Он мне снова приснился. Завтра можем созвониться? Кажется, знаю, как его найти».

Все за окном казалось зыбким и утопало в песке, который появился в Москве неведомо откуда. Пушок из тростника, который окружал маленькое болотце во дворе их дома, пригибался к зеленой жиже, и даже на этой зеленой жиже была какая-никакая рябь.

Ветер ударялся в окна, и Майка, чувствуя себя лучше, чем вчера, прижала нос к стеклу, чтобы вглядеться в туман, висящий над городом. Маяками в этом тумане служили только огромные фонари, рассеивающие вокруг себя желтый свет. Было двенадцать часов дня, но фонари, как желтые одуваны, все еще горели.

После того как голубоглазый мэр Москвы потерял своего племянника в одном из темных переулков, завернувших в никуда, он приказал держать свет включенным все двадцать четыре часа в сутки. День начинался и заканчивался хаотично, и предсказать что-либо не в силах был ни один гидрометцентр.

Старенький ноутбук на ее столе вдруг ожил и сказал звонким энергичным голосом: «Привет, Май, ты тут? Покажись».

Майка нехотя оторвалась от созерцания довольно гипнотического пейзажа за окном и взглянула на экран. Со времени последнего созвона со своими бывшими одноклассниками у нее на лице красовалась виртуальная леопардовая маска с лохматыми ушами и усатым носом в крапинку.