– Мне следует предоставить вам немного уединения, – бормочет он.
– Нет…
Прежде чем я успеваю остановить моего друга, он спрыгивает на пол и выбегает вслед за Брайони.
Я сердито смотрю ему вслед, а Дориан захлопывает за ними дверь.
– Почему ты это сделала? – спрашивает он снова. На этот раз в его голосе слышится мольба.
Мои легкие сжимаются, пока я пытаюсь сохранить самообладание. Вздернув подбородок, я говорю:
– Сам знаешь почему.
Он подходит ближе, пока между нами не остается всего лишь один фут. Я пытаюсь отодвинуться, но упираюсь спиной в дверцы шкафа. С выражением боли на лице Дориан прикладывает руку к груди.
– Я не был готов.
Я впитываю его заявление, позволяя ему пронзить меня, как железный клинок. Ярость зарождается в моей груди, пробирает меня до костей.
– Ты не был готов? – повторяю я сквозь зубы. – Это все, что ты можешь мне сказать? Я сделала то, что следовало сделать, а
Грудь Дориана вздымается, пока он изучает мое лицо, положив руку всего в нескольких дюймах от моей головы, он опирается на дверцу шкафа и наклоняется.
– Это причинило бы тебе боль? Увидеть, как я беру в жены другую?
– Да, – говорю я. Мое признание колючее, как железо, слово царапает мне язык. – Для тебя это должно было стать достаточной причиной отпустить меня.
– Тогда ты признаешь это, – прищуривается Дориан. – Признай, что у тебя есть ко мне чувства.
Я хочу закричать ему прямо в лицо, что это не так, но не могу обмануть себя настолько, чтобы действительно поверить в это.
– Не имеет значения, что я чувствую. Мы не можем быть вместе. Я не стану причиной, по которой ты потеряешь все, ради чего принес столько жертв.
Дориан опускает голову и разочарованно рычит. Когда он снова смотрит мне в глаза, я вижу печаль.
– Сегодня вечером, сразу после вечеринки, я поговорил с отцом Виктором. Он был близок к тому, чтобы позволить мне самому выбирать женщину, с которой я хочу быть. Но ты только что разрушила это.
Мое сердце трепещет при мысли о том, что он торговался с Виктором – из-за меня, из-за нас – несмотря на то, что это могло поставить под угрозу его положение в братстве. Надежда угрожает разрастись в моей груди, но я топлю ее, умоляя, чтобы она разбилась об острые скалы разума.