Подпольная империя

Своего босса горе-полковники сдают сразу, а вот откуда взялась информация по спирту, не говорят. Вроде как не знают. Заканчивается всё тем, что мы грузим их в машину к Куренкову и он увозит их в свои казематы, а мы с Платонычем возвращаемся домой.

— Где-то у нас очень серьёзная протечка, — говорю я. — Как какой-то Парашютист может знать о содержимом бочек у нас на складе? А Казанцева не может лить инфу?

— Вряд ли, — задумчиво говорит Большак. Она совсем не заинтересована в этом. Тут у неё такой фронт работ. Перспектива.

— Надо постепенно ЛВЗ захватывать, — вслух размышляю я. — Здесь мы можем только мелочёвкой заниматься, а горизонты на самом деле куда более широкие…

Платоныч подвозит меня к дому, и у подъезда я встречаю Рыбкина. Он сидит на лавке и о чём-то размышляет.

— Здорово, дядя Гена, — приветствую его я и останавливаюсь напротив.

— Привет, — кивает он. — Садись.

Я присаживаюсь.

— Чего скажешь, что нового? Как самочувствие после вчерашнего?

— Про вчерашнее я ничего не помню, — отвечает он. — Так что если ты пытаешься таким вот образом как-то намекнуть, на то что вчера произошло, то сначала должен будешь рассказать подробности.

— Нет уж, это пусть тебе дочь рассказывает.

— Да, — машет он рукой. — Мне и без этих воспоминаний нормально.

— Как расследование? Знаешь, что Фриц теперь вроде с Парашютистом связался.

— Ну, и дурак, — пожимает плечами Гена. — Хотя, какая разница, ему всё равно скоро на нары придётся собираться. Я ведь тут сложа руки не сижу, работаю потихонечку. У меня уже четверо потерпевших имеется. Ну, то есть девки все. Приходили в ДК на танцы и получали весь набор удовольствий. Заявления не писали, не желая огласки. Да и эти уроды запугивали. Есть одно групповое и три обычных. А у тебя какие новости? Что там по бате его? Нашли факты хищений?

— Не знаю ещё, — качаю я головой. — Сейчас позвоню и разузнаю. Ты посиди пока, я к автомату сбегаю.

Я поднимаюсь с лавки, но прежде чем уходить, решаю задать вопрос.

— Слушай, дядя Гена, тебе печень свою не жало? Ты же каждый день бухаешь. А тебе ещё дочь поднимать, на ноги ставить. Хоть перед ней бы держался, не рассупонивался.

— Знаешь что, Егорий, — говорит он, расстёгивая пуговицу на вороте рубашки. — отвали, понял? Нашёлся здесь учитель. Профессор кислых щей…

Я отваливаю. Подхожу к телефону-автомату, засовываю в монетоприёмник двушку и, услышав длинный гудок, набираю номер майора Баранова.

— Здорово, Вилен Терентьевич, — приветствую я его. — Это Егор Брагин.