Сумеречное сердце

Эсмина ожидала вопроса с подвохом, но не такого: хозяин торжества ее удивил.

– Старый дурак никак не может отказаться от мысли, что я ему больше не по зубам, – неверно истолковал ее взгляд Петр. – Пусть заявляется хоть всем кланом. Я готов его встретить.

Что ж, все судят по себе. Петр жил прошлой обидой, а значит, Эсмине и Нику повезло. Никто не заметил обмана: проклятие, лежащее на Эсмине, и колдовство Доминика Пятого остались только их тайной.

– Мессир, – поклонилась Эсмина, входя в роль, которую придумала себе на ходу в ту же секунду. – Надеюсь на вашу милость. Я ушла от Кройна. Он и есть старый дурак, точнее не назовешь. Я стала слишком сильной, и мне тесно рядом с ним. Я хочу служить тому, кто могущественнее меня. Тому, кто пьет драконью кровь.

В поклоне она скрестила руки на груди, выпрямив пальцы и удлинив когти. Маникюру пришел конец, но продемонстрировать что-то Петру нужно было. Только столетние могли похвастаться таким оружием, а так как сам Петр, если не лгали слухи, едва разменял седьмой десяток, подобных когтей он не имел. Конечно, у него теперь была вся драконья мощь, но Эсмина правильно нащупала его слабое место.

Третье веко моргнуло, черный зрачок на миг сменился узким золотым и вертикальным, после чего Петр улыбнулся ей почти тепло и искренне. Так встречают дорогих и желанных гостей на «Ночи живых». Настороженность оставалась, но он был готов ее преодолеть. Все зависело от того, что скажет и сделает Эсмина дальше. А затем она должна была попробовать хозяйского угощения.

– Я ждал, что ты скажешь подобные слова, – кивнул сам себе Петр. – Увидел тебя и подумал, что есть два варианта. Ты ушла от Кройна – или он прислал тебя с угрозами. Я редко ошибаюсь, крошка. Ты сделала правильный выбор.

Эсмина снова почтительно склонилась. Необходимости в этом не было, но ей хотелось спрятать свое выражение лица, в котором сквозило презрение. Петр вырос и теперь ничем не отличался от Кройна. Самоуверенный и горделивый, он также прогнал бы ее из клана за малейший промах. Ведь считалось, что в проклятии, которое получила на свою голову Эсмина, была только ее вина. «Крошка» звучало лучше, чем «моя дурочка», как звал ее Кройн, но больше никаких прозвищ в ее жизни не будет.

– Принимать мадам в моем замке на «Ночи живых» – честь для меня, – наконец произнес Петр те слова, что хотела услышать Эсмина. Они означали, что хозяин официально принял гостя и на эту ночь его дом стал ее домом. Значит, Ника можно будет отослать на поиски, пока она будет отвлекать Петра. Про то, как у нее это получится, Эсмина пока старалась не думать. Идей не было, кроме тех, что внушали отвращение. К счастью, Петр и сам был рад отвлекаться.

– Прошу к столу, – сказал он еще одни ритуальные слова.

Их ждали многие, потому что в зале возникло заметное оживление как среди мертвых, так и живых. Те из вампиров, что находились ближе к пиршественному столу, уже схватили первых жертв. Никто не сопротивлялся. Почти. Та девушка с испуганным взглядом ожидаемо бросилась наутек, застряв в толпе проголодавшихся упырей.

«Ночь живых» – это не про милосердие и благодарность живым за их кровь. Это всего лишь еще одна вампирская пирушка. Большинство людей соглашались добровольно, потому что те, кто заманивал жертвы на такие пиры, обещали им превращение в вампиров и вечную жизнь. Но также людей крали, запугивали, вынуждали. Эсмина была уверена, что ту девочку-подростка, которую уже, наверное, растерзали в толпе, сюда прийти заставили. Люди ранимы. У них всегда имеются причины стать жертвой, в том числе добровольной.

Зов пробудился в ней при первой крови, брызнувшей на березовые листья, украшенные бриллиантами. Словно чьи-то пальцы тронули оголенный нерв. Эсмина изогнулась, сжала саму себя в объятиях, выпустила когти, смахнула ими березовый ствол, торчавший из стены поблизости. Ничто не помогало – ее разрывало на части. Зов тащил к жертве, проклятие отталкивало. К счастью, ее страданий никто не заметил. Когда проливалась кровь, вампиры жили только зовом. Вокруг мог рушиться мир – им было плевать. Петр давно оставил ее, приникнув к шее беловолосой красавицы, чья кожа успела стать одного цвета с ее волосами. На Эсмину, мнущуюся под мертвыми березами, никто не смотрел.

«Ник не спросил, откуда взяли людей», – запоздало подумала Эсмина и вдруг поняла, что случилось. Ритуал, превративший колдуна в вампира, был настолько хорош, что сейчас Доминик Пятый действительно стал вампиром. Ни один из мастеров не заметил подмены. Это могло означать только одно. Зов владел Ником с тех пор, как они оставили часовню Вильмы. Крови Эсмины ему, новичку, было явно недостаточно. А значит, сейчас он делает то, что потом будет грызть его душу до бесконечности.

Эсмина нашла колдуна не сразу. Огромная вампиресса – так называли вампиров, которые со временем теряли человеческое обличье по причине пресыщения кровью, – держала одной рукой за шею тощую девицу, а второй гладила по волосам Ника, который в беспамятстве зова прильнул к горлу жертвы. Эсмина было дернулась к нему, но вампиресса вдруг обернулась и цепко поймала ее взгляд. Эсмина прикинула: в кровопийце не меньше двухсот килограммов массы, а сама Эсмина хоть и обладает смертоносными когтями-лезвиями, но сильно отощала за последнее время. К тому же она не знала, что за сюрпризы скрывала в себе толстуха. Чтобы так разожраться на человеческой крови, нужно убивать не меньше ста человек в месяц. Скорее всего она приезжая. По вампирессам трудно определить их возраст. Жир мешал их коже твердеть, а еще болтали, что они умели отращивать себе дополнительные части тела. У Эсмины не было никакого желания узнавать, что толстуха может себе отрастить. Она собиралась позвать Ника, но тут он поднял голову сам и глянул на нее абсолютно бессмысленно. Будто Эсмина просто еще один березовый столб, увитый бриллиантами. Сразу стало понятно, что никто ключ искать не будет. Минут через десять Петр утолит жажду (главари кланов не тратили на это дело много времени из соображений безопасности) и вернется донимать Эсмину. А толку-то его отвлекать, если единственный воин в их отряде вышел из строя и не то что ключ, но и себя скоро найти не сможет.

В зале было шумно, но вопль, который услышала Эсмина, оказался особенным. Сначала ей померещилось, что кричит Уилли, но потом она увидела девочку. Ту самую, которую мысленно представляла уже мертвой. Она забралась на шалаш из березовых стволов, торчащий из стены, и отбивалась ногой от коренастого вампира в красном камзоле, который явно с ней заигрывал. Вампир умел летать. Те, кто получал такое умение, расплачивались внешностью. У него был приплюснутый нос и прижатые к голове уши, а между пальцев наверняка имелись перепонки. «Летуны» были прекрасными охотниками, они могли ждать жертву сутками.

Эсмина снова посмотрела в сторону Ника, который, одурев от молодой крови, едва ли не целовался с вампирессой. Она что-то горячо нашептывала ему на ухо – не иначе как посвящала новичка в таинства. Сначала невозможность утолить зов, потом Петр, назвавший ее «крошкой», затем вампиресса, соблазнявшая Ника, и перепуганная девчонка на березе – все это взбурлило в Эсмине горючей смесью. Голову она и раньше быстро теряла, сейчас же было и вовсе легко пойти на поводу эмоций. План Ника полетел в бездну, а так как другого у них не было, оставалось импровизировать.

Вскочив на ближайший стол, Эсмина сбросила ногой посуду, добавив в общий шум грохота, а потом, раскинув руки в стороны, закричала со всей силы, на которую была способна ее нечеловеческая глотка. А кричать она умела громко, на это даже Кройн жаловался.

– Бойтесь, темные бестии! Страх – вот ваш спутник на эту ночь! Живые стали мертвыми, но и мертвые закончат топтать землю под луной сегодня!

Добившись, что вампиры обратили на нее внимание, и понимая, что у нее не больше минуты, чтобы поразить всех окончательно (Петр уже направлялся к ней), Эсмина с хрустом раздавила последний бокал, оставшийся на столе, и гаркнула так, что сама едва не охрипла: