— А Вы ему кто? — интересуется медработница, — родственница?
— Я его невеста! — заявляет Марина.
Эта фраза заставляет меня подскочить на кровати, не смотря на всё плачевное состояние. Ничего себе заявочки?! Только потом я понимаю, что Марина сказала это для солидности… Но все равно, такое еще надо осмыслить.
— Штампа нет, значит не родственница, — мстительно заявляет визгливая, — а чего вы там кувыркаетесь, и чего собираетесь, это для нас значения не имеет. Больному нужен покой!
Последнюю фразу она орет так, что, наверное, будит весь этаж. Покой нам только снится.
За дверью слышен шорох, топот каблуков и пыхтение. Похоже Марина решилась на отчаянный прорыв.
— Вы куда женщина! Да что вы себе позволяете?! Я сейчас санитаров позову! Толя! Толя!!! Выведи эту ненормальную!!! Да, и дверь закрой. Мы уже по графику сегодня больше не принимаем!
Через пару минут дверь скрипит и открывается. Я, сам не понимая, зачем, притворяюсь спящим, наблюдая из под прикрытых ресниц. В палату входит женщина, скорее всего это та самая медработница. Голос, который я слышал полностью соответствует виду. Ей можно дать и двадцать пять и сорок лет, фигура квадратная, на лице решительность. Не женщина, а боевой таран.
Я на полминуты выпустил её из виду, а когда она снова вошла в моё поле зрения, в руках уже держала подготовленный шприц. Она наклонилась, и ввела иглу в клапан капельницы.
— Отдыхай, — с неожиданной заботой в голосе сказала она. — Ни к чему тебе сейчас всякие фифы. Из за неё небось по башке и получил. Знаю я таких, от них одни неприятности. Спи… поправляйся…
Она берет одеяло, накрывает меня, аккуратно подтыкая со всех сторон, еще не успевает выйти из палаты, когда я снова проваливаюсь в сон.
Меня снова будят голоса в коридоре. На этот раз их больше, и они звонче. Они вкручиваются в мозг прогоняя остатки медикаментозного сна. Голова болит ещё больше, место удара пульсирует и от него волнами боль расходится к вискам и ниже к горлу, вызывая приступы тошноты.
Сомнения в том, кому я обязан разбитой башкой, нет ни малейших. Кислый. Его привычки и его почерк. Он уже полгода как хвастается шпане своим кастетом, а на районе уже дважды находили мужиков с черепно–мозговыми и раздетых до нитки. По теплому времени они отлёживалась до первых прохожих, потом писали заявления, но ни свидетелей ни улик не находилось. А вот я мог бы и замерзнуть нахрен. Не знаю, караулил он меня нарочно, или просто нашел удачный способ поквитаться, но дела это не меняло. С Кислым надо было срочно что–то решать. А сначала выбраться из этой одиночной камеры.
— А я говорю, вот у нас бумага о переводе! — уверенно щебетал девичий голос. — И печати все на месте, видите?! Его срочно забирают в Областную больницу на операцию!
— Да как так может быть? — не соглашался с ней кто–то. — Его же не осматривали даже. С чего вдруг решили, что операция нужна.
— Может потому и решили, что вы не осматривали, — парировала первая, — Может он сынок чей, или внук — она перешла на громкий шёпот, — сами понимаете, позвонили, и колеса завертелись, суббота, не суббота, вынь и положь, доставить на осмотр и подготовку к операции.
Дверь в палату распахнулась и действующие лица оказались внутри. Дежурная медсестра сменилась. Вместо вчерашней была женщина средних лет с невыразительным, каким–то вытянутым овечьим лицом и жидкими седыми волосами.
На неё с двух сторон наседали совсем молоденькие медсестрички, чьи лица закрывали одноразовые санитарные маски. У одной я заметил тату в виде пестрой змейки на щиколотке чуть ниже края халата, а на второй униформа едва едва сходилась, грозя лопнуть по шву на роскошной груди.
— Я должна у дежурного ординатора уточнить… я не могу без санкции… у нас так не делается… — отбивалась седая.
— Некогда нам, — спорила с ней любительница тату, — Вы видели чья там подпись?! Да пока мы тут с вами, там уже операционную приготовили!