Мне снова больно. Как будто все мое нутро перепотрошили и затем как попало вложили обратно, не потрудившись объяснить, ради чего и за что.
– Нет.
– Почему? – Я наконец-то нахожу его взгляд и всматриваюсь пристальнее, надеясь вытащить из-под толщи синего льда правду.
– Не считал важным.
Мне не удается подавить горький смешок.
– Меня или родителей? – уточняю я грубо и резко поднимаюсь из-за стола.
Антон молчит. Взяв кружку, я отхожу к раковине. Перед глазами мутно от подступающих слез. Я включаю воду, совершенно позабыв о посудомойке в двух шагах от меня.
– Вера… – По кафельному полу со скрежетом проезжают ножки стула. – Вера, посмотри на меня. – Антон стоит у меня за спиной.
Я лишь качаю головой. Опустив кружку в раковину, я выключаю воду и замираю. У меня нет сил держать лицо.
Когда Антон силой поворачивает меня к себе, я зажмуриваюсь, пряча слезы под закрытыми веками. В нашем разговоре больше нет никакого смысла.
Я совсем не готова к осторожному рывку вперед – и поцелую.
Его губы дотрагиваются до моих несмело, будто впервые, спрашивая у меня разрешения на большее, откровенное и чувственное. Простой, почти целомудренный поцелуй ошарашивает: ненадолго я полностью теряюсь и неосознанно приоткрываю рот, уступая; забывая обо всем на свете, переполненная эмоциями и ощущениями.
Антон издает довольный вздох и вжимает мое тело в свое уже с жадной уверенностью. Кончик его языка проходится по краю моей верхней губы, и, дрожа, я самовольно прислоняюсь к мужу, на миг потеряв равновесие и почву под ногами.
Хватка горячих ладоней на моих плечах крепнет. Меня и Антона окончательно затягивает в дурманящий омут тоски друг по другу.
Меня качает на волнах безбрежного забытья, однако не долго. Память возвращается внезапно. Всхлипнув, я делаю шаг назад, болезненно врезаясь бедрами в край столешницы, и отталкиваю потянувшегося следом Антона.
– Не надо, – шепчу я и открываю глаза.
Долю секунды спустя мой взгляд встречается с его, недоумевающим и еще отражающим наше недавнее взаимное помутнение рассудка.
– Вера… – Антон ограничивается моим именем, наверняка не зная, что можно сейчас сказать.
– Давай не будем усложнять, – прошу я, беззвучно считая собственные вдохи и выдохи. – Сегодня трудный день, я понимаю, но… Не надо.
Лицо Антона меняется. На место растерянной уязвимости приходит невыразительная холодность.