Непогода

Спазм в горле слабеет, когда Антону наконец удается отвести взгляд и вспомнить о двух остающихся вблизи женщинах.

– Вот, мама, – представляет он ровно. – Моя Вера.

Волнение о том, как пройдет их знакомство, неожиданно, и оттого ощущается острее. Застыв на пороге, Антон наблюдает, отслеживает каждую эмоцию – и матери, и жены, – желая убедиться в успехе.

– Здравствуйте! – Вера кивает и приподнимает уголки губ в легкой улыбке: приветствуя и выражая сочувствие одновременно.

Антон кожей чувствует ее открытость и расположение, готовность к общению; ее уязвимость и искренность. Ему приятна Верина заинтересованность в происходящем; не то чтобы он действительно мог в ней сомневаться.

Вздохнув с облегчением, он переводит взгляд на мать и нахмуривается.

Она не улыбается в ответ (впрочем, подобного Антон и не ждал), не старается поддержать хотя бы иллюзию принятия. В ее глазах отчетливо угадывается скука, почти презрение, будто она и не чаяла надежды встретить на своем пороге кого-то приятного для себя.

Антон стискивает зубы, испытывая яростное желание врезать в стену кулаком. Вера не могла не понравиться. Всем, но только не его матери.

Разумеется, та до сих пор ничего не видит за собственным разочарованием в его выборе жизненного пути, на котором каждое принятое решение и каждые отношения – ошибка и только.

Он давно перестал обращать внимание на эту неизменную составляющую каждой встречи с матерью, но втягивать Веру в этот эпицентр пренебрежения… Ему не стоило идти у эмоций на поводу и приглашать ею в родительский дом.

К счастью, после сухого и формального разговора с матерью, продлившегося не больше получаса, они получают возможность перевести дух.

– Кажется, я ей не понравилась, – замечает Вера спокойно, когда за ними захлопывается дверь его спальни.

– Не обращай внимания. – Открыв шкаф, Антон берет чистые полотенца и оборачивается, чтобы объяснить: – Моей матери в принципе никто не нравится.

Вера отвечает ему грустной улыбкой.

– Впрочем, – продолжает она, как только он возвращается к поиску одежды на смену. – Это даже хорошо. Мы ведь скоро разведемся.

Взяв с полок первые попавшиеся под руку штаны и футболку, Антон сильнее необходимого хлопает дверцами шкафа. На очередное Верино напоминание о разводе ему до бешенства хочется выпалить что-нибудь вроде: «Я еще вчера прекрасно понял, как тебе не терпится развестись». От грубости он удерживается чудом.

– Я в душ, – сообщает он резко, прежде чем выйти из комнаты.

Оставшиеся два дня сливаются в размытое пятно из подготовке к похоронам и самих похорон. Выдержав несколько споров с матерью в начале, Антон все-таки перекладывает все организационные вопросы на собственные плечи.

Дела отвлекают его от мыслей о рассыпающейся по кирпичикам былой обустроенности жизни и спасают от эмоций, которых для него оказывается слишком много. Вера, как всегда чуткая и внимательная, не оставляет его наедине, и иногда Антон почти ненавидит себя за то, что в дни отцовских похорон чувствует не только скорбь.

Он словно пытается напоследок набрать запас проведенных с Верой минут, пусть горьких, но совместных. Она рядом и достичь ее сейчас куда проще, чем неделю назад: она сама обнимает его, сама инициирует ободряющие прикосновения, и Антон, не сомневаюсь ни секунды, первым берет ее за руку, когда они стоят плечом к плечу у свежевырытой могилы. Ему паршиво, как никогда, но теплая Верина ладонь в его – якорь. Якорь, который он неотвратимо потеряет уже на следующий день.