Наондель

Мать засмеялась. Я откусила сочный финик и улыбнулась. Историю о том, как она познакомилась с отцом, мать рассказывала множество раз. Мы обожали слушать этот рассказ. Они встретились у ручья, куда мать ходила за водой, когда отец проезжал мимо, возвращаясь из Ареко, куда ездил за инструментами для своего двора. Он был единственным сыном и наследником своего отца, но он и мать сообщили друг другу свои имена только при третьей встрече.

– Я уже потеряла свое сердце, – продолжала мать и вздохнула. – Уже привыкала к мысли, что свяжу свою жизнь с человеком, не имеющим состояния, и готова была стать женой поэта. Но в результате мне достались…

И тут все мы, три сестры, сказали хором:

– …и поэзия, и деньги!

Мать ударила по коленям крышкой сундучка с провизией.

– Ах вы нахальные дикие гусыни!

Но при этом она улыбалась, по-прежнему погруженная в свои мечты.

Вероятно, эти разговоры настроили меня на определенный лад, потому что я заметила Искана, едва мы приехали в сад правителя. Каждый раз во время ярмарки пряностей правитель открывал ворота своего несравненного сада для жен и дочерей из знатных семей. Мужчины, сыновья и работники выполняли тяжелую работу, продавая свои партии пряностей с аукциона возле порта. Купцы из дальних и ближних стран приплывали на своих кораблях и платили правителю немалую дань, чтобы купить часть знаменитого урожая пряностей Каренокои. В далеких странах за наши пряности давали головокружительную цену – чем дальше увозили их купцы, тем больше стоили пряности. То была основа процветания страны и правителя.

Когда мы подошли к Воротам шепотков – тому, что ведет в сад правителя, – нам пришлось подождать, пока другие выберутся из своих повозок. Лехан с любопытством высунулась наружу, разглядывая других женщин, но Агин тут же втянула ее обратно.

– Девочкам из приличной семьи так вести себя не полагается!

Лехан откинулась назад в повозке, скрестив руки на груди и нахмурив брови, отчего мать тут же заявила:

– Если будешь дуться, это испортит твою красоту.

Так она говорила с того момента, как родилась Лехан – самая красивая из нас. Кожа у нее походила на лепестки розы, даже когда она весь день проводила на солнце без широкополой соломенной шляпы, даже когда долго плакала из-за чего-то, в чем ей отказали мать и отец. Волосы у нее были густые и черные, как сажа, и красиво обрамляли лицо в форме сердечка с большими карими глазами, и мои редкие волосы не шли ни в какое сравнение с ее.

У Агин было самое суровое лицо из нас троих, а также большие руки и ноги. Иногда отец шутил, что она – его второй сын. Знаю, он не хотел сказать этим ничего плохого, но его слова больно ранили Агин. Из нас троих она была самая добрая. Заботилась и обо мне, хотя я старше, и о Лехан, и о Тихе. Она приносила жертву духам предков, хотя это надлежало делать мне как старшей дочери в семье. Я все время забывала об этом, и тогда Агин совершала скучный поход на холмы и жгла там табак и фимиам, чтобы ублажить духов предков. Единственная обязанность, которую я выполняла как положено, – забота об источнике. Я поддерживала его в чистоте, подметала вокруг него, вылавливала сачком листья и дохлых насекомых. Но лишь потому, что мои брат и сестры не знали тайны источника.

Со своего места в повозке я многое могла разглядеть, хотя и не высовывалась наружу, как Лехан. Женщины и девочки, одетые в дорогие шелковые куртки цвета драгоценных камней спускались с повозок, гордо подняв головы, отягощенные украшениями из серебристых цепочек и монет. Несколько красивых молодых мужчин из княжеского двора с ухоженными бородками и в голубых рубашках поверх просторных белых брюк помогали дамам, в то время как девочки – вероятно, дочери наложниц правителя – в качестве приветствия надевали им на шею венки из цветов.

Один из молодых мужчин был на голову выше других. Судя по серебристым стежкам на его воротнике, он занимал высокое положение при дворе – приближенный самого правителя. Волосы он носил очень коротко остриженными, а глаза у него были необычно темные. Когда наша повозка подкатила к воротам, именно этот молодой человек подскочил, протянул руку матери и помог ей сойти на землю. Мать с достоинством склонила голову, принимая от девочек цветочный венок, а юноша поклонился и снова повернулся к повозке. Ко мне. Я протянула руку, и он взял мою ладонь. Рука у него была сухая, теплая и очень мягкая. Он улыбнулся мне, и я заметила, что у него большой рот и полные румяные губы.

– Добро пожаловать, Кабира ак Малик-чо.

Похоже, он неплохо осведомлен. Впрочем, нетрудно вычислить, что после матери из повозки сойдет старшая дочь в семье. А девять серебристых цепочек в волосах матери явно показывали, что мы из благородного рода чо. Я осторожно сошла с повозки, не ответив на его улыбку, – это было бы неуместно. Он продолжал держать мою руку в своей.

– Мое имя Искан ак Хонта-че, к вашим услугам. У пруда стоят столы с угощением. Должно быть, после долгой поездки вы испытываете жажду.

Я поклонилась, и он выпустил мою руку. Помог выйти Агин, не заговорив с ней, но когда из повозки выходила Лехан, я увидела, как его взгляд задержался на ее щеках, ее волосах, ее глазах.